Не убивай (часть 2)

Часть II

Уже во второй половине дня вместе с Томасом они добрались до Вюрцбурга. Поплутав час на такси вдоль автобана, они нашли аккуратный домик дяди Розенберга. Полковник нажал кнопку звонка. Молчание.

– Сколько ему лет? – поинтересовался Томас.

– Девяносто шесть, – буркнул Дукс.

– Ду бист шванц, – злобно процедил Томас. – Пойдем.

– Подожди.

Они посидели минут десять на крылечке, болтая ногами. Тишину наконец-то прервал щелчок и хриплый кашель. Старческий трескучий голос протяжно на «о» произнес:

– Розенберг.

– Это сосед с улицы Кирова, – проблеял Полковник моложавым голосом по-русски. – Я из деревни.

– Я тебе говорил, сам ты шванц, –  широчайшей счастливой улыбкой осклабился Дукс, обратившись к Томасу.

Наконец-то из полутемного коридора появился онкедь Розенберг.

– Рона!

От радости Дукс так крепко обнял дядю Розенберга, что у того что-то сильно хрустнуло и перехватило дыхание.

– Рона, ты всегда был засранец.

Полковник понял, что онкель Розенберг, во-первых, ни шиша не видит, и во-вторых, что его единственная идентификация – это Рона. Поэтому Дукс решил не рассеивать аллюзии. В детстве Рона был светлой головой, с чувством юмора, творческой личностью. Он был первым в деревне, кто стал поедать мясо сусликов, живших у него за огородом. Рона вывел грызунов, потчуя соседей втемную. Однажды поздно ночью он пришел весь в крови.  Лилька, увидев его в свете луны, остолбенела:

– Я человека убил, – сказал Рона.

Она рухнула в обморок.

Сбежались соседи. Выяснилось, что Ронка измазался кровью курицы. Сосед дядя Розенберг устроил тогда ему показательное телесное наказание.

Мужчины сели на кухне. Дядя Розенберг с трудом поставил чайник в зашторенной полутемной кухне.

– А как Сашка Штейнбрехер?

– Растолстел.

– А Веберы?

– Эти оба померли.

– А правда ли, что Кок на генеральной репетиции напился так, что вся деревня чуть не сошла с ума, слушая всю ночь речитатив известной булгаковской пьесы?

– Было!

– Дядя Розенберг, я по делу.

Старик налил всем по чашке чаю и вывалил из пачки горочку вкусных кренделей с шафраном.

– У вас есть в Германии родственник, который много знает о Нибиру. Помоги с ним встретиться.

Дядя Розенберг изменился в лице, долго молчал, а затем трескуче захихикал.

– Это сказки.

– Ну ладно, мы пойдем.

Дядя Розенберг вытащил толстые круглые очки и вдруг посерьезнел. Он стал разглядывать внимательно этих пацанов.

– А ты же не Рона.

– Друг Роны.

– Ты русский?

– Китаец!

Дядя Розенберг хихикнул.

– А это кто?

– Томас, – невесело процедил Дукс.

– Чего он молчит?

– Да немец он, из Мюнхена.

– Шванцленгеры,– кашлянул шкелет.

Немцы перешли на родной невозможный мюнхенский диалект, загоготав и шипя звуками «ишь» и «ищъ».

– Ну что, пойдем!

Друзья откланялись и выскочили на крыльцо. Невозможно дурманяще цвели акации и неторопливо летали шмели, как толстые бутузы. Они уже было стали закрывать искусствоведческую крошечную калитку, как вдруг снова услышали неповторимый голос дяди Розенберга, похожий на старую скрипку с одной струной. Оба снова нырнули в темень, где пахло дустом и синими банками алое вера против боли.

– Я вам помогу.

*

Полковник и Томас стали выпаливать, перебивая друг друга, свои идеи. Причем Томас сыпал длинными словами, типа «херцкрайслауфвидербелебунг», а Полковник тщетно пытался упростить его речь с фрагментарным народным немецким.

– Да я в науке не очень-то разбираюсь, – сказал дядя Розенберг. –                  Пошли, пошли.

Они проследовали в темную спальню. Из мебели там была только железная кровать, а на стенах не было ничего, за исключением большой древней вышивки. На ней был изображен план с готической надписью: «колония Шафгаузен». Дядя Розенберг вытащил из-под кровати чемодан «Самсонайт», добротный темно-синий американский важ из прошлого века. Он стал извлекать на свет из саквояжа разнообразные предметы, подобно факиру, и, казалось, начал забывать о посетителях. Дядя Розенберг вытащил, например, кожаную коричневую шляпу с широкими полями со стразами, прозрачный мешочек с 9-мм патронами, Маузер 712, с вензелем «Шварц» на ручке, облигации займа СССР 1952, 1954 и 1956 года с номиналом 25 рублей. Полковник и Томас с большим интересом смотрели на это действие. Наконец-то дядя Розенберг извлек пожелтевший пергамент с водяными знаками. Видимо это был адрес.

– Поехали!

*

Вечерело. Такси покружило по Вюрцбургу и вышло на автобан семь. Мерседес прижался к идеальному бетону, подобно кумулятивному снаряду. Немецкая железная душа приоткрылась, чем мыслимый предел машины и человека со скоростью двести сорок километров в час. И лишь на виражах слегка закладывало уши, мелькали фонари, селения и города. Ехали молча и лишь дядя Розенберг, который сидел на пассажирском переднем сидении, иногда перекидывался c водителем словом ни о чем. Уже ночью машина соскочила с автобана на Аугсбург на восьмой и стал петлять по сказочным перелескам Швабии, освещенной большой полной луной.

– Приехали, – низким басом скрипнул дядя Розенберг.

Дом родственника дяди, прижатый к лесу, оказался чрезвычайно внушительным, с отдельной узкой дорогой, многочисленными постройками, с загоном для лошадей. Такие большие хаузы бывают на хуторах уважаемых бауэров. Но роскошный фасад с мозаикой выдавал древние очертания небольшого дворца. Аллея крепких сучковатых мраморных платанов фосфоресцировала таинственным отблеском луны.

Дядя Розенберг нажал на кнопку, на которой блестела табличка: Охзенкоклинекевег 1, Аугсберг, а ниже Густав Йост фон Розенберг.

– Видимо еще один ветхозаветный Розенберг, – Томас тихо процедил сквозь стиснутые зубы.

Через несколько минут появился привратник с галунами.

– Солидно! – перекинулись взглядами двое молодых людей.

Они двинулись по аллее. Луна, освещенная мертвенным светом, казалось, была готова сдвинуться с земной орбиты с намерением уйти навсегда в бесконечное космическое пространство. Из темноты вылетали силуэты  нетопырей-карликов и троица инстинктивно ускорилась.

*

Господа разместились в просторном холле. Скоро появился хозяин. Его тонкий утонченный бледный благородный аристократический облик был уже совсем редким на этой земле. Его уставшие голубые светящиеся холодные глаза, казалось, проникали в душу собеседника, разглядывая со сдержанным любопытством триаду. Он сдержанно улыбнулся отдаленному ост-родственнику.

– Чем обязан, господа?

Все три заговорщика заговорили одновременно, иногда перебивая друг друга.

Томас возмущенно рассказал о своем изобретении в Колорадо, о краже компьютера и как его работа попала к плохим людям. При этом он повышал голос, часто поправлял очки и темнел лицом.

Полковник выкрикивал, что он готов поймать главного злодея, но ему требуется помощь. Его непроницаемый взгляд не сулил ничего хорошего. Это была гремучая смесь потомков Чингисхана, яицких стихийных казаков, землепашцев с примесями королевской крови. С ужасным акцентом, путая немецкий синтез и слова, он пафосно рассказывал легенду о колчаковском белогвардейце, который достиг страны Беловодье, о секретных разработках бессмертии в Тибете, о темной планете и о женщине в горе-пирамиде.

Дядя Розенберг с понимающим взглядом округлил глаза и откровенно издевался над этими бакалаврами. Потом помрачнел и спросил у троюродного брата, где у него находится холодильник. В деревне его называли Витя Блума. Его длинные сухопарые ноги в битве превращались в смертоносные ножницы, а холодные голубые глаза выкатывались из орбит до безумия. В этот момент он не чувствовал ни боли, ни страдания, превращаясь в несомненного берсерка. Он был представителем немецкой общины Поволжья. Многие его родственники были убиты короткими ломами в голову и спущены в прорубь покрасневшей Волги, поскольку был приказ не тратить патроны на немцев. Он прошел через скорбное странствование по концлагерям Иркутска и поселение осенью в деревню в 1944 году. Местные жители с удивлением тогда обнаружили, что у немцев нет рогов. Те в эту зиму выкапывали и съедали мерзлую картошку по ночам в огородах. Несправедливость и драки гарантировали ему вечную тюрьму. Наверное, его спасала невероятная жестокость и веселый циничный юмор, который издавна со времён татарского ига уважали на Руси.

Дядя Витольд Розенберг принес всем ароматный чай и вкусные сладкие немецкие каракули. Наступила поздняя ночь.

*

Речь Густава Йост фон Розенберга была невероятной. Им приоткрылась тайна о добре и зле. И они получили знания, которыми не обладают простые смертные.

Уже в ранних сумерках они вышли на крыльцо. Просыпались птицы, из причудливых платанов испуганно стремительно удирала пара серых зайцев, свежий молодой воздух выдохнул и прошумел по лесу. Удивительная, вечно прекрасная Германия заиграла первыми лучами солнца.

Густав слушал стрекот этих мальчишек вполуха. Он заранее знал, что они скажут и о чем будут просить. Он видел, как молодые люди вглядывались всю ночь в полутемную обширную библиотеку, где загадочно мерцали фолианты древних манускриптов. Эти современные варвары, размазанные по все ускоряющейся цивилизации, уже физически не способны вместить животворный трепещущий дух, не успев отделить и понять пыль чуланов старинных знаний. В какой-то миг они показались не людьми. Томас виделся умным кроликом. Полковник примитивным озабоченным бэта-мачо. А его замечательный троюродный брат Витольд Эльпидифорович – нереальной анимашкой, эндоскелетом-катикулой, готовым на все.

Троюродные братья Розенберги были не похожие, но в тоже время единые. Они были невидимо улыбающимися любопытными мудрецами. Представителями удивительного народа, которому одновременно подходили колпак Вагнера, немецкий мундир, цветные татуировки в носу, деревянная резьба яслей на Рождество и снайперская стрельба по видеокамерам на трассе.

* 

Истина закачалась, как бокал сверкающего бродящего чистейшего вина на корабле. Её нельзя было уловить, но она была где-то рядом. Большинству народов не удалось в полной мере испить чашу яда и горя под названием «искушение». Пройденный путь повзрослевшего духа отображали безумия, копания, страдания, преступления, как на дощечке. И вечно молодая помудревшая Германия вновь и вновь споет песню Лорелей. 

– Вы будете первыми из непосвященных, – сказал герр Розеберг. – Человеческая обыденная психика не выдерживает перелет. Аппараты третьего поколения являются симбиозом времени, психики и…, –

он с трудом начал подбирать понятное для них слово.

Кто-то произнес:

– Торсион.

– Пусть будет так. Невидимое теплое одеяло пространства, живых и ушедших состояний.

После продолжительной паузы он задумался. У молодых людей сверкнули глаза, как тлеющие угольки. Было также слышно, как сопел от возбуждения Томас.

– Невероятно, – глядя в небо произнес Полковник.

– Во время полёта вы уснете в состояние десинхронизированного, промежуточного БДГ– и Д-сна, не пытайтесь включать мозги. Понятно?!

Оба покорно забебекали, согласные на все.

– Вас куда?

– В Америку, – оба мрачно процедили.

– Окей. Сегодня будете там. На наш завод мы вас не возьмем. Со мной будет Витольд.

– Ясно, – выкрикнули Томас и Полковник.

– Сама битва будет завтра, окончательная и страшная,– тихо сказал герр Розенберг.

– Найдите его.

– А связь?

Он громоподобно засмеялся, подобно Фаусту. «Дети», – подумал он.

– Я буду рядом.

– Понял! – внутренне собрался Полковник.

– Попейте кофе и собирайтесь.

Оглушенные и остолбеневшие от услышанного, они неадекватно зашарабились по дворцу.

*

Все было готово. Братья Розенберги, серьезные и собранные, вышли в гостинную, однако там не было никого. Густав послал Витольда на кухню. Но и там была обнаружена лишь немецкая стерильность, без запаха, как в госпитале. Герр Розенберг заулыбался. Очевидно, мальчишки добрались до библиотеки.

Томас, показывая особую ловкость, жадно пережевывал книги с криками счастья, не веря самому себе. Он был похож на лунтика, который залез в чужой огород, стараясь съесть разного и побольше.

Полковник был серьезен. Он ползал на четвереньках, включил пятую скорость пожирания информации, используя старый диагональный форсированный способ, стараясь тратить на книгу не более, чем по пятьдесят секунд. Вытаскивая очередную духовную драгоценность, он использовал специальную удлиняющую хваталку для книг. Однако монументальный удлинитель был несовершенный. Свидетельством этого был свежий кровоподтек, нанесенный, очевидно, тяжелым древним увражем, свалившимся на голову Полковника.

В темном проеме герр Розенберг смотрел на эту вакханалию и его профиль из неровного полумрака казался невероятно похожим на лицо Георга Вильгельма Фридриха Гегеля в последние годы в Кройцберге.

Однако, когда эти грызуны полезли в дальний угол, Густав вдруг осерчал и, схватив удлинитель, огрел по спинам обоих, выталкивая их из кабинета.

Эти книги были совершенно другие. Они и внешне выглядели по-другому, и, казалось, были не подвержены тлену.

– Что это? – выдохнули и Томас, и Полковник, как будто бы их оторвали от родника.

Каменные и глиняные дощечки, папирусы, кодексы из пергамента, бумаги Цай Луня из тряпья, конопли и шелковицы, покрытые пылью музеев, были неубедительными для любого думающего человека. Интуитивно казалось, что какая-то непостижимая сила давным-давно почти полностью уничтожила источник истинных книг и истинных знаний. Но ведь где-нибудь они должны были остаться?

Герр Розенберг вытолкнул из дома ошалевших книгочеев.

– Пора!

*

Пройдя через фасад, господа подошли к серому невыразительному зданию с единственной темно-коричневой массивной дверью.

– Слово – серебро, а молчание – золото, – Густав на всякий случай процитировал расхожую немецкую поговорку.

– Думаю, вы понимаете.   

– Понимаем,– все трое одинаково бесстрастно выдохнули.

Дверь бесшумно открылась и, подобно грузовому лифту, втянула в себя весь квартет. Густав нажал на нижнюю кнопку из двух, на которой было написано «Эрдэ». Через тридцать секунд скоростной лифт с мягкими перегрузками доставил господ до преисподней. Створка медленно открылась и у всех троих открылись рты и округлились глаза.

– Что это?

Большое помещение, похожее на огромный холл или великолепный грот, было населено снующими туда-сюда сотрудниками и напоминало современную процветающую трансконтинентальную компанию. Свежайший альпийский воздух шевелил чудные декоративные фантастические шметтерлинги.

«Откуда же свежий воздух и мягкий дневной свет?» – задумался Полковник. Картина была бы не полная, поскольку больше всего всех троих поразил вид современного настоящего непроницаемого классического арийского воина навытяжку в безукоризненно стёбовом мундире с новым оружием Хэклер и Кох, какие бывают лишь в постерах о войне.

Герр Розенберг провел господ в приемную со стандартным набором: небольшая стойка, переговорный стол на восемь персон, автомат с водой, чаем и кофе.

– Сейчас вас осмотрят врачи. Стандартная процедура.

Осмотр оказался чрезвычайно быстрым. Господа заходили в вертикальную трубу, похожую на аэропортную сканер-кабину со скрытыми бесконтактными датчиками, и через тридцать секунд выходили с другой стороны. За столом сидел лысеющий врач с молодой рыжей стервой-ассистенткой, вглядывающийся в огромный экран со значками, цифрами, буквами, картинками и минироликами. Проскочили все, кроме дяди Витольда Розенберга. Рыжая завела его в отдельный кабинет, раздела и пощупала его традиционной терапией. Дед Блума активизировался и игриво даже попытался погладить девушку. Глядя на его голый худой морщинистый дряблый зад, она на мгновение представила, что она решилась заняться любовью с этим гнусным старикашкой. Рассмеявшись, она бодро шлепнула по вислозадому афедрону и издала оптимистичный вопль:

– Здоров!

*

Глобтроттеры были готовы к удивительному путешествию. Герр Розенберг выдал каждому по нескольку зеленоватых пилюль, отдаленно похожих на леденцы. Полковник хотел было от леденцов отказаться, но Густав нахмурился. Для Германии это было неслыханно, все равно, что отказаться от правил правильного ношения велосипедного шлема во время поездки.

Они прошли через узкий телескопический трап и оказались в кабине аппарата.

– Невероятно, – сверкнув глазами от возбуждения, произнес Томас. – Это современная спортивная модель Циммермана, 12х6 метров, тахионатор 36.

– Что ты там бубнишь? – Дуксу было не по себе.

Пройдя через щель трапа полутемного ангара, где можно было видеть неполированный светлый металл, они юркнули в люк и вошли в аппарат. Неожиданные ощущения, свежайший воздух, белое бесконечное пространство, напитанное живым светом и четыре фантастически удобных кресел. Невидимый мужской голос, прокашлявшись, прочел инструкцию на немецком языке, проглатывая фразы:

– Дамы и господа. Через несколько минут начнется путешествие. Застегните ремни. Расчетное время вылета,– все четверо посмотрели на часы, показавшие четыре часа пятьдесят семь минут, – время прилета в Неваде в локальном времени в пять часов двадцать пять минут, координаты прилета 37°14′06″ с. ш. 115°48′40″ з. д., солнечно, температура 25 градусов по Цельсию или 75 градусов по Фаренгейту. Перед вами находится желтая таблетка, которую нужно использовать сейчас. По необходимости вы можете использовать также зеленые леденцы. Приятного вам полета.

– Через двадцать минут? Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, – меланхолически произнес Томас чеховскую фразу.

– Улетно! – Полковник издал радостный вопль. Оба троюродных брата уже съели по одной желтой большой таблетке, и вид у них был, как у блаженных наркоманов с блуждающими улыбками счастья на лицах. Томас также тщательно разжевал эту желтую герфу и начал впадать в транс.

Дукс понюхал, осторожно лизнул марцифаль, интуитивно чувствуя пакость, и профессионально спрятал её в запястье рукава, сделав соответствующую гримасу для бортпроводника-филера из незримого бункера.

Полковник прикрыл глаза и стал думать о приятном. Он понял предназначение пилюль. Его так крутило, что ему казалось, что его желудок сейчас выскочит наружу. Но какая-то сила не давала развалиться ему по частям. Ему стало страшно.

В какой-то миг Дукс уже хотел сдаться, сожрать желтую таблетку и закусить зелеными пилюлями. Но видя, как остальные пускают разноцветные пузыри с идиотскими блаженными улыбками, он держаться до конца. Сдаваться ему уже было обидно. Он попытался придумать себе какое-либо разумное объяснение неопознанных объектов. Полковник ощущал себя вымирающим темным неандертальцем.

*

– Мы, ничтожные существа, вкрапленные в мироздании, растянутые по тончайшему слою поверхности Земли, видим лишь очевидную разницу между мертвыми и живыми организмами, размытые мгновения времени и обманчивое мерцание заполненного непостижимого пространства, невидимые бесконечные струны вибраций, вооруженные смешными приборами и умозрительными идеями. Нас вводит в непостижимость дыхание божества. Мы прячемся в клубках страстей, отрицаем иерархические высшие силы для упрощенного объяснения внешнего мира и боимся подчиниться им, поскольку хотим быть хозяевами жизни.

Он разглядел контуры непостижимые для людей: неожиданные катастрофы, первые признаки болезней, сама смерть. И рядом предвестники зачатий новых поколений, процветающая жизнь, как игра богов с человеком.  

Вот перед тобой явно проявленная действующая высшая разумная сила. Сейчас тебе не по себе, поскольку она показала её очевидность, невероятность и мощь. Но внимательный любитель-детектив видит ежедневные проявления, сонм тонких невидимых сил: умывание свежего утра с запахом чистейшей надежды, новые русла быстроизменяющегося мира, новые философии, пытаясь очиститься от грязи, в которую ежедневно втаптывается божественная чистота.

– Кто же чистильщик? – подумал Дукс.

Тем временем хаотические перегрузки выровнялись. Неизвестная ему архисложная тончайшая система высочайшего управления с миллиардами обратных связей вошла в его организм. Она стала временным внешним имитатором вечной триады дух-душа-тело живого человека. С замирающим сердцем он почувствовал нечто новое. Это было ощущение могучего непостижимого полета.

*

Несмотря на свою пыльную работу, Полковник был равнодушен к материальному миру, который казался лишь смешной карикатурой. Он искал идеальный мир. Для этого он объехал почти весь мир. Однако, там он увидел всего лишь несколько фрагментированных картинок. Мир на этой планете в основном был един и был порабощен материальными страстями. После долгих лет физического и материального выживания, поисков любви, брожения вкуса власти, меняющимися диапазонами бедности и богатства, он не нашел в этом истину. Лишь кровь предков взывала к его тайным, сокровенным знаниям, которые носились внутри него.

Дукс смотрел на имитаторы иллюминаторов с калейдоскопом плазменных меняющихся картинок с рекламой, на кайфующих немцев и на вечное сияние неба, и понял, что это и есть его четыре минуты полета по небу. Каждая секунда стала вдруг вмещать тысячи мгновений, и каждая из них была осознана, как яркая цветная мысль. Он воочию увидел, что эта железная лоханка с живыми человечками способна комфортно летать с немыслимыми скоростями как нечто единое и осмысленное.

Полковник выстроил логическую цепочку, понимая, что это полная чепуха. Любому материальному объекту обязательно соответствует тонкий микрокосмос, который создает и утилизирует бесконечное разнообразие сущностей и является неразрывным отражением материального, но немыслимо более полного и бесконечно разнообразного мира. Тонкий мир имеет вес. Он управляет воплощением и развоплощением иерархических сил, больших и малых.

Над этим претворенным миром находится непостижимый, иррациональный, никак непроявленный абсолютный Дух. Это и есть Бог. В нас, в человеке, есть частичка Бога. И подобно Всевышнему, мы замысливаем свои идеи и решения, вооруженные волей, мечтой и любовью. Нас разъедают противоречивые страсти, жадность, подлость, животные инстинкты. Но этот же человек велик и способен идти путем подвижничества, полного самоограничения, высшего духа, отдающего себя ближним.

Мир желаний, воли, мыслей и идей является эфемерным. Обрывки чехарды мыслей, желаний, страстей, проявления добра и зла, чувства голода, страха, сна без сновидений записываются в великом компьютере Предвечного. Он разрешает рождать тонкие миры. Там живут триста тридцать миллионов богов, бесконечное количество духов, элементов жизни и живой Вселенной.

Есть некая вероятность, что реально существующий тонкий мир может стать явью в реальном мироздании. И тогда она будет предвестником его рождения, осмысленного существования, и, в конце концов, распадом и дематериализации.

Там объективируются идеи и воплощенные люди. Там же будут претворяться и исчезать атомы, наномир, облепленный тонкими архисложными связями.

Мудрейший из людей может знать имена тонких форм.

*

Дукс оторвался от своих лихорадочных мыслей. Жизнь в тарелке затихла. Слышен был лишь храп обоих Розенбергов и тихое сопение Томаса, да приятные волны свежего воздуха, наполненного еле уловимыми звуками, имитирующими весну в лесу. Полковник потянулся и, толкнув Томаса, попытался было освободиться от уз ремня. Но не тут-то было: недремлющее око камер приковало рычагами его к месту.

– Фантом, – обидно подумал он, – конец свободе Анжеле Дэвис!

Зато, кажется, он все-таки разбудил Томаса. Тот поморгал полусонными глазами, с удивлением оглядел этот блин с муляжами иллюминаторов, звучно храпящих богатырей Розенбергов, и произнес:

– Где я? А где туалет?

– И не пытайся. Там закрыто. Проглоти еще таблетку и спи.

– Шайзэ.  

– Что ты об этом думаешь?

– Меня тошнит.

– Ну, ешь мои.

Дукс бросил Томасу пакетик с зелеными ретардантчиками. Однако вместо обычной параболы пакетик сделал замысловатую немыслимую кривую. Если бы не замечательный рефлекс Томаса, пакетик врезался бы прямо в нос Розенберга.

– У тебя реакция, как у мухолова.

Томас проглотил весь пакетик и, откинувшись, довольно произнес:

– Лаберланд!

Полковник понял, что началось снижение. Его снова начало крутить. Он тоже съел зеленую пилюльку, но только одну, в основном из любопытства. Через некоторое время по всему организму прошел сильный прилив сил, успокаивая эметологию, и Дукс стал храбро сражаться со сном, боясь пропустить снижение и посадку.

Особой разницы со взлетом не было, но Полковник отметил, что по ощущениям казалось будто-то бы тарелка надолго застряла в самом жерле невидимого тайфуна времени.

Ему казалось, что его несчастная плоть попала в хаотическую развитую турбулентность гравитации.

«Еще чуть-чуть, и из меня сделают ограбленную голову», – подумал он. Незримые пальчики имманентно онлайн проворно вставляли заблудшие кусочки его тела, а по всем внутренностям бегали мурашки и скрип. «Такого экстремального массажа у меня никогда не было».

Уже вырубаясь, у него промелькнула неоформленная мысль. Ему казалось, что живые ткани организма успешно сплетались с непостижимым неизвестным руководителем, спасая организм от перегрузок. Слабым местом хаотической гравитации являлось лишнее неживое.

Он потихоньку начал проваливаться в водоворот времени и пространства, теряя всякое понимание. Вцепившись мертвой хваткой в подлокотники, он замер неподвижным каменным истуканом, когда эти страсти стали затихать.

Не веря своему счастью, он увидел, как включились мониторы с яркими картинками окружающего мира, с живописными горами и пролетающими синими птахами. В динамиках включилась жизнеутверждающая музыка немецкой группы Айнштурценде Нойбаутен.

– Наш полет закончился. Время в штате Неваде восемь двадцать семь минут пи эм. Температура за бортом двадцать пять градусов по Цельсию, семьдесят восемь по Фаренгейту, ясно. Надеемся, что полет был для вас приятным. Не забывайте свои вещи. Уважаемые транзитные пассажиры, не расстегивайте ремни. Через три минуты наш полет продолжится. Мы будем рады, если вы ещё раз воспользуйтесь нашей моделью Циммерман 36. До свидания.

Ошалевшие Томас и Дукс вылезли из кресел, вытащили из-под днищ свои небольшие рюкзачки и неуверенно промямлили:

– Данке, видерзеен!

Витольд Розенберг так и остался в сне «Д». Глаза Густава Розенберга горели подобно факелам Вселенной. И там была и боль, и надежда, и мудрость, и вера. Оба с благодарностью кивнули братьям и спустились через ажурный легкий трап на землю. Как требовала инструкция, они отошли от аппарата на тридцать шагов и замахали руками на прощание.

*

Боковым зрением Полковник увидел порхающую синюю птицу Неваду, и в то же время ракету Першинг-2, летящую прямо на них.

– Ложись! – дико заорал Дукс, схватив Томаса за воротник, одновременно невероятно быстро засыпаясь в рыжую пыль. «А вот это конец!».

Он с ужасом осознал, что это летит боевая гиперзвуковая крылатая ракета Х-51А США, воздух-земля, летящая со скоростью семь Маха (семь с половиной тысячи километров в час), которая была создана для поражения целей на поверхности земли, воды и заглубленных объектов в рамках быстрого глобального удара.

«Без вариантов!» – понял он.

Инстинктивно Полковник безнадежно прикрыл своим телом этого очкастого замечательного человека и прощально улыбнулся солнцу, садившемуся в пустынную каменистую пустыню. «Всегда мечтал умереть весной»,– не зажмуриваясь, он ожидал свой самый высокий прыжок в вечность.

Но то, что у него запечатлелось, было совершенно невероятным. Там, где только что находились НЛО и рычащая ракета, готовая разобрать в огне все по атомам, исчезли. Лишь сильная тепловатая волна обдала Дукса и Томаса, безжизненная в эпицентре, с неприятным запахом. С невероятной скоростью спринтеров они побежали прочь.

Рядом с багровым заходящим солнцем они увидели две яркие светящиеся точки. НЛО прыгал невероятными зигзагами, а за ним гонялась ракета. Поразительно, что НЛО в самом конце сделал невероятный пируэт, создал какой-то осмысленный вензель и был таков.

Ракета потеряно помыкалась в поиске цели и пошла на самоуничтожение. Взрыв ракеты Х-51а оказался таким феерическим, что на мгновение затмил само солнце, которое только что коснулось горизонта. Немногие зрители увидели минутное замечательное шоу, как триста миллионов долларов США превращались во второе светило.

– Что же там было нарисовано? – взволновано спросил Полковник.

– Вероятно, что я знаю!

Дукс с интересом посмотрел на ученого, но сказать что-либо разумное в ответ не успел. После недавнего инцидента они затравленно глядели на небо, с ужасом ожидая рецидива. И когда блеснула какая-то точка по направлению к ним, они окаменели в расщелинах скал.

Полковник вытащил бинокль из рюкзачка и разглядел цель. Эта был БПЛА, беспилотный летательный аппарат, современная действующая модель АКью-9 Предэтэ Би США. Хламида длинной в одиннадцать метров с размахом крыла в двадцать метров могла нести две тонны интеллектуального разнообразного смертельного оружия.

– В песок! – выдавил Полковник. У каждого в руках уже были саперные лопатки из рюкзачков. Через сорок секунд Полковник полностью засыпался пылью, песком и крошкой в трещинах лунных огромных камней Невады, став продолжением пустыни.

Однако Томас еще блестел своими очками. Предатор сделал небольшой круг, подобно хищнику, дал предупредительную очередь из крупнокалиберного пулемета и завис.

*

Когда по тебе стреляют из крупнокалиберного пулемёта с диаметром 12,7 мм, надо иметь как минимум железные нервы, коими Томас не обладал. Он выскочил из пыли и стал неупорядоченно прыгать, как аризонский белохвостый заяц.

«Шиит», – вскрикнул Полковник.

Оператор БПЛА, рыжеволосый сержант-техник Джереми Хил направил все шесть мониторов, увеличивая изображение бегущего силуэта в быстронаступающих сумерках. Постукивая костяшками пальчиков по уже наведенной лазером ракете АГМ-114р, под названием «адский огонь Ромео» по системе «выстрелил и забыл», он обратился к его непосредственному начальнику, главному мастеру-сержанту Рою Торндайк, с первыми проблесками пролысинок, который тихо, нервно и убедительно что-то говорил по мобильнику. Вообще-то использование мобильника во время боевого дежурства по понятным причинам каралось чрезвычайно жестоко. Он был всегда образцовым прилежным сержантом. Для того, чтобы пойти на такое серьезное нарушение, у него должна быть чрезвычайно веская причина. И она была.

Его дорогая бесценная вдруг устроила такой кипеж, что даже через мобильник слышались повышенные нотки. Казалось, что остатки его кучерявой шевелюры вставали дыбом.

– Хочу уехать. Взять билет в одну сторону. И ты больше меня не увидишь, –  истерически кричала она. – Живу как водяная. Нет жилья. Хочу, в конце концов, хороший автомобиль. Что я должна ездить, – сказала она с придыханием, – на Опеле! – и зарыдала. – А у Илуй уже приличный дом и машина.

Рой, опустив голову, тоскливо страдал.

– Ну, нажимать? – спросил Джемери.

– Не могу, сейчас перезвоню, дорогая.

Рой усилием воли выключил мобильник и наконец-то сконцентрировался на боевом дежурстве, глядя на этого бегущего неадекватного придурка.

Но тут же он увидел, как изо всех щелей по предатору закипела стрельба, казалось, прямо из песка.

– Поднимаемся, потолок четыре тысячи фунтов, – заорал он Джемери, прыгая в бежевое казенное кресло. Включив форсаж, предатор выдавил всю свою мощь и стал уходить со скоростью триста миль в час свечкой вверх.

– Подожди, ты пустил ракету?

– А вы еще не спрашивали.

– Даун, – тихо произнес главный мастер-сержант, нажимая на кнопку «огонь».

Но бутон предательски не срабатывал, показывая «аларм» и «неисправность».

– Только не это, – выкрикнула вся его сущность от неожиданной подставы и от шоковой обиды. Лихорадочно продолжая колотить по несчастному тумблеру, он нервозно прокручивал нештатную ситуацию.

«О, попался! Отдать свои лучшие годы», – выл он. «У меня ни одного нарушения дисциплины. У всех есть. А у меня нет, – Рой рвал на себе волосы. – Единственный раз в жизни включил этот злополучный мобильник. Дорвался до настоящего дела! И так обложаться!»

*

Человек является суперпозицией множества противоречивых внутренних и внешних наложений. Подобно насекомому в бесконечном лесу, он прилипает к гладкой поверхности и всю свою оставшуюся жизнь хаотично носится вокруг своей норки, одолеваемый неожиданными удачами и страхом.

Он боится, что его королевство, которое ему неподвластно, легким движением в одночасье может быть разрушено тайфуном, как карточный домик, и ему придется до конца дней своих ходить кругами, одуревши от горя и бессмысленности.

Иногда бывает по-другому. Человеку будет всю жизнь трафить. Он будет совершать многочисленные подвиги. Он будет работать, как муравей. Муравьиная куча будет выситься издалека. Его домом будет выдающаяся норка у самого ручья. Его покой будут охранять самые лучшие термиты-бодигарды.

Он будет королем, создавая собственное королевство. Периодически он будет воевать с соседским муравейником не на жизнь, а на смерть, посылая самых лучших лазутчиков, используя яд и чары. Под сенью деревьев он будет ослеплен лаврами между его сородичами. Его слава дойдет до очень отдаленных мирмекологических колоний.

Но увы, из черного леса уже выходят на ночную охоту злодеи, муравьеды-панголины.

И даже имя этого недавно могущественного властителя скоро будет забыто в море суеты сует.

*

Рой чуть ли не плакал от бесчестья и афронта. Это было как будто бы не с ним. Он представлял, как его поставят перед строем, и высшее руководство будет повторять уставшими надоедливыми голосами всем известную самую главную заповедь боевого дежурства. Карьера, которая ранее была безупречна, полетит вверх тормашками.

– Подожди. Уйди на двадцать тысяч фунтов и сиди не высовывайся.

Ему показалось, что он неразборчиво услышал бурчание начальника:

– Мы еще с тобой разберемся.

Его облило беспричинно холодным потом. Ну, а если негаданно ему предъявят обвинение?

Однако через минуту он снова услышал взволнованный голос шефа.

– Новая инструкция. Этот цыпленок является большим боссом. Где-то должен быть еще один. Тот опасен. Забери обоих. Живыми или мертвыми!

Ошизевший Рой с максимальным пике коршуном свалился из поднебесной с высоты тридцать тысяч футов и бросился в самую гущу битвы. Сбивая гнусных мелких летучих мышей неприятеля и поливая все живое огнем, он невероятно искусно выложился, используя все виды вооружений, как может играть пианист-виртуоз на рояле. Больше всего Рой использовал управляемые, с тремя сенсорами целеуказателя, высокоточные кассетные микробомбы кампании АТК, которые весили всего лишь два с половиной килограмма, и которых было штук двести в комфортном пусковом контейнере. Пулемет гремел в основном для острастки.

К невероятной радости Роя ракета нежданно также самопочинилась и выдала разрешение на пуск. Это было очень кстати и Рой отправил АГМ-114 Хеллфайр в скопление машин и пехоты, двигающихся по направлению к базе.

Сердце Роя ликовало с превышением избытка адреналина. Стрекочущая стрельба противника была ничтожна против невероятной мощи новейшего АКью-9 Предэтэ Би с массой 1700 килограмм, тем не менее, Рой и напарник должны были быть предельно бдительными.

Предатор сел рядом с Томасом. Громкий голос из динамика БПЛА оглушительно отчетливо назвал его фамилию.

– Томас Элштейн и ваш напарник! Пожалуйста, пройдите на указанный зеленый мигающий свет.

Томас не стал спорить с судьбой и побыстрее прыгнул в дрон. Высунув руку, он энергично заорал:

– Давай, давай, скорее.

–  Быстро только кошки родятся, – пробурчал Полковник. Он отстреливался в удобном окопчике.

– Скорее же, скорее!

– Ноуп.

– Почему?

Полковник молчал.

Томас удивленно протер очки.

Две вселенные на мгновение встретились на границе жизни и смерти. Яркий прожектор предатора на миг выхватил каменное лицо Полковника. В его глазах читалась и боль, и отчаянный адреналин безумия, и еще что-то, что Томас не мог прочитать.

– Ноуп, – Полковник кивнул и прощально махнул рукой.

Было горячо, у горизонта цепью шли вооруженные люди и в любую секунду могла прилететь ракета с любой стороны.

Дрон свечкой взмыл в темную ночь пустыни Мохаве.

*

Ночь 30 мая 2015 навсегда вошла в историю человечества, как принятие григорианского календаря. Было два часа ночи. Президент с трудом уснул после очередного кошмарного дня, вместе с ним администрация провалилась в сон. Некоторые добирались до кровати, а иные спали прямо в креслах.

Это был, конечно, не Овальный кабинет. Еще в пятидесятых годах двадцатого века в горе были построены огромные многоярусные помещения. Девять входов были замаскированы под углом в шестьдесят градусов, так что заметить их было непросто. Входы закрывались огромными железными воротами.

Зона 51 была самым секретным объектом США.

В радиусе ста миль никогда не было ни одной постройки. Мертвый лунный пейзаж, совершенно гладкое огромное русло пересохшего водоема, загороженного мощными горами, были идеальным местом для тайных исследований. Уже более полувека подходы к Зоне-51 охранялись особыми военными подразделениями. Трассы гражданских самолётов над зоной давным-давно были изменены под предлогом ядерных испытаний.

Однажды в семидесятых годах во время учений один из офицеров тактической эскадрильи случайно залетел на эту территорию. Ему сразу отдали приказ возвращаться на аэродром, доставили в каменный бункер и несколько дней подвергали ожесточенным допросам. Живым он остался лишь потому, что ничего серьезного не видел.

Патрульные колесили на белоснежных джипах с правительственными номерами не стремясь контактировать с гражданскими. Излишнее любопытство на секретной территории могло обойтись вам штрафом в шесть сотен долларов.

Попасть в Зону-51, пройдя мимо патрулей и датчиков, было нереально трудно. В песке прятались сотни миниатюрных камер слежения и детекторов теплоизлучения, которые передавали сигнал о приближении.  По ночам вокруг зоны летали черные вертолеты с прожекторами без каких-либо опознавательных знаков. Патрули, заборы с колючей проволокой, вывески с предостережениями подтверждали, что в Зоне-51 творилось что-то очень серьезное.

На этой базе, окутанной военной тайной и недосягаемой для любых вторжений, президент-главнокомандующий вооружёнными силами США уже два дня осуществлял руководство театром военных действий. С первого дня захвата телевизионного центра в Атланте прошла уже целая неделя. Президент выступал по эфиру каждый день. Но пока эти речи были очень короткие.

Перегретая неделя измотала его вконец. Постоянные перемещения в воздухе, на земле и под землей, круглосуточные разрывающиеся телефонные звонки, череда совещаний, бесконечный поток ожидающих в приёмной. Исчезла хотя бы видимость размеренности. Большинству членов администрации не удавалось спокойно съесть даже яичницу с беконом, поэтому повсюду на кожаных креслах валялись двойные гамбургеры с чаем.

Сегодня ночью Президент мечтал лишь об одном. Уснуть, вытянуться, провалиться в чистую свежую постель с двумя бархатными подушками и спрятаться под одеяло на четыре часа. Он вспомнил, как читал записки Минюста в сенате, где утверждалось, что «лишение сна не может считаться пытками, так как не вызывает сильной боли, ослабление телесных функций и смерть». Президент подозревал, что это не совсем верно и интуитивно продвинул запрещение этой пытки в сенате, поскольку бессонница всегда была для него ахиллесовой пятой.

*

Сегодня утром ему обязательно нужно сказать главные слова американцам спокойным уверенным голосом.

«Впервые в истории Соединенных Штатов Америки непостижимый жестокий враг в нечеловеческом обличье …». Всю неделю он тщательно готовил фразы, сильные и хлесткие. Америка инстинктивно ожидала великое выступление президента, равное речи «Дом разделенный» Авраама Линкольна во время войны Юга и Севера в 1861 года или обращению Уинстона Черчилля «Кровь, пот и слезы» в Англии в 1940 году.

Самое обидное для Президента, что всю эту кошмарную неделю спецслужбы категорически запрещали собирать свободные аудитории избирателей, боясь, что в его окружение проникнут «люди Махера». Поэтому в немногочисленных телевизионных обращениях появлялись лишь тщательно проверенные члены семей администрации, спецслужб и генералов.

Сам дух Америки начал умирать, как цветок в треснувшем кувшине, из которого начала сочиться вода.

– Еще чуть-чуть, и мы сами начнём превращаться в подозрительное тоталитарное государство, попав в общежитие сомнительных изгоев, –  подумал он.

Утешением и оправданием тяжеловесной работы на посту президента США были встречи с обычными людьми. С ними он преображался, начинал светиться, его обезоруживающая улыбка проникала до самых упертых противников и недругов. Его выдающаяся теплая харизма подтаивала лед и в больших аудиториях, и в маленьких залах, и в обществе любителей бриджа, и в местных отделениях «Ротари интерненшл», и в величественных особняках Норд-Шора, и его необыкновенное обаяние неожиданно для него самого привело его к президентскому посту США.

Иногда он чувствовал себя пророком на амвоне, лектором идеального мира, теплотой преодолевая враждебность. Для него разговор с простым человеком всегда был как глоток свежего воздуха после спертых помещений, населенных топ-интриганами, будь то Белый дом, сенат или дворцы ста девяносто двух стран мира, многие из которых ему пришлось посетить по роду его деятельности.

*

Переутомленное сознание Президента погружалось в блаженство сна Морфея. Уходящий уменьшающийся отец, плач раннего детства, мучительная идентификация, первые жестокие уроки предательств и обид. Переход на другую сторону улицы с сумкой книжек от самодовольного рыжего задиристого соседа.

И в цветном сне медленно кружились разноцветные листья трепещущей Сильфы, и девочка-подросток не принимала его любовь, и безучастно проходила мимо в другую свою Америку.

Президент всем своим существом не хотел слышать нарастающий противный виброзвук, чем-то похожий на приглашение на казнь. Звук будильника показался ему выстрелом в упор, и он еще несколько минут лежал под одеялом как убитый.

*

Существуют сны, которые являются более чем реальностью.

Он с друзьями с восторгом бежал по камышам, по возделанным рисовым полям, и его сердце замирало от тайны его будущего. И оттуда, из прекрасного мира, Президент с неизбежностью попадал в лабиринты серых железобетонных коробочных коридоров, и кривые зеркала отражали его радостные крики и каменные маски огорчений. Но он вырвался из бесконечных тусклых подземелий туда, где было облако только что изготовленного чистейшего незапятнанного свежего воздуха, и тогда прямо перед ним, подобно идолу, предстал сам Махер.

Они сидели на возвышенности, холм был покрыт зеленой мягкой приятной травой, внизу огибала излучина реки. Они смотрели прямо в глаза друг друга.

*

Президент ведущей страны мира и тайный правитель земли, преходящий гость и узурпатор вселенной, смертный временный гражданин и вечный бессмертный тиран.

Президент никогда не зарабатывал значительные деньги. Махер сделал свое миллиардное дело в одиночку. Жизнь Президента, носившего белый воротничок, прошла в библиотеках престижных колледжей. Махер сделал первый миллион в пятнадцать лет, став главарем банды подростков между улицами 113-130 Гарлема, держа в кармане короткоствольную Беретту. Большую часть своего времени Президент истратил на избирательные гонки, интриги в сенате и общение с избирателями в его приемной, зарабатывая от этого уже начинающийся рассеянный склероз. Махер выстроил собственную свободу по своему подобию. С утра он пару часов гулял по его прекрасному саду, претворяя свой стратегический план. С 10 часов утра он проводил заседания и создавал новые команды. После полдника Махер одевал рабочий комбинезон и торчал в своих многочисленных лабораториях. На закуску он гениально, за 120 минут, проводил финансовые проводки, а по вечерам сочинял свою музыку, изучал человечество, мироздание, занимался спортом или же менял женщин, которых у него было великое множество.

Высокая мальчишеская фигура Президента увенчивалась вытянутым лицом с невероятно ослепительной улыбкой. Его темно-карие глаза ровно и спокойно выдерживали тысячи испытующих взглядов.

Голова Махера была неестественно большая, наверное, в полтора раза больше, чем у Президента, с удлиненным черепом затылочной широкой кости. Его массивный горбатый мясистый нос был изъеден мелкой оспой. Рост его, казалось, был меньше на двадцать сантиметров, чем у Президента, выделялся животик, а из мохнатых бровей пламенно горели истовым адским огнём большие черные глаза.

*

Президент и Махер неторопливо проплывали над землей. Она уже во многих местах была заражена новым вирусом. Трансконтинентальные компании Махера сделали свое дело.

– Мальчишка! Ты осознал, с какой силой ты связался?

Это были не слова, а мыслеформы.

– Зачем ты это делаешь? – спокойно спросил Президент.

– Я буду первым в истории, который доведет это до логического конца.

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты, так или иначе, сам делаешь.

– В каком смысле?

Где-то во Вселенной были книги, которые были скрыты от взора Президента. И ему показалось, что Махер добрался до скрытых знаний. И ему стало страшно.

Из миллиона потенциальных вождей в истории человечества периодически из ниоткуда появлялись великие властители, пытаясь расширить ойкумену до самого предела. Они навсегда становились каменными памятниками человечества. Многие из них мечтали о мировом господстве, пытаясь сокрушать всех конкурентов и восседать на троне нового порядка.

Пред ним предстал какой-то сверхчеловек, с могучим воспаленным интеллектом, создавший постоянно самовоспроизводящуюся увеличивающуюся армию приматов с новейшим неведомым оружием истребления любого центра сопротивления. Владея чудовищной машиной уничтожения, он может стать унифицированным бессмертным Правителем всего земного шара.

– Если не я, то это сделает кто-то другой.

– Не так ли, что это именно в США основателями-отцами был заложен либеральный фундамент как раз против длительных устойчивых тираний. Эта основа позволила выстроить открытое демократическое государство с универсальными ценностями. Величайшие достижения демократического общества – это баланс прав человека, поощрение свобод, толерантность и моральные вечные ценности.

Неожиданно Махер, гнусаво взвизгнув, картинно выгнулся в позе наполеона. Ему осталось лишь лихо заломить кепку и задымить папироску с ухмыляющимися подельниками.

– Не лечи меня! Ты только не лечи меня!

«Тяжелый случай, – подумал Президент. – Если ему это удастся, весь мир покроется полосатой робой, с порчеными начальниками, с жаргонным циничным юмором. И тонкая пленка жизни человечества покроется слоем серой грей-слизи».

*

Махеру этот долговязый мальчишка стал неинтересен. Пусть пока он олицетворяет самую могущественную страну. Временные повелители исчезнут, как рябь в осеннем озере. Они слишком заняты собой, своими эстафетами, поэтому не конкуренты для него.

Махер картинно устремился в небо.

После двадцатипятилетней упорной работы он наконец-то нашел эффективное противоядие против любых могущественных силовых структур. Постепенно они превратятся в нечто единое, как современный сосуд Грааля. Могущественные зловещие организации меча и орала, как гидры, будут кусать и пожирать друг друга, объединяться против общего врага, унижать, ослаблять или уничтожать себя. Пройдя свой пик, всесильные гидры будут ослабляться из-за различных противоречий и становиться добычей могущественных соседей, оставляя лишь смутные воспоминания о своей идентификации.

И владыкой главного кода «быть или не быть» станет он, Махер!  

Он думал о новом устроении нового мира. Махер будет выращивать город цветов. Он будет выстраивать бесконечный спектр различных государств и подсистем: монархии и республики, тоталитарные и открытые, формационные и цивилизационные, либеральные и авторитарные.

Он будет сталкивать их всеми возможными способами, для того чтобы находить новые виды государственных устройств и общественных форм.

Для этого у него будет время!

Он будет давать полную свободу для реализации новых достижений и научится программировать уменьшение или увеличение населения.

Махер создаст тайный могущественный аппарат, который будет ограничивать продолжительность жизни любого человека по его усмотрению. Он украдет кнопку жизни и смерти. И тогда он сможет начать приближаться к бессмертным богам, классифицировать их, научиться от них управлению и, наконец, постигнет смысл добра и зла.

Махер взирал невидящими глазами на этого несчастного. Мир уже почти был готов взрывать друг друга ядерным мечом. Но Махер разобьет окаменевший балласт: закоснелые организации, мелкие семейные дрязги общества, пустые мертвые истины. Взамен этого придет Махер, его знания, его мозг, его сила и поиски истины. И вместо избитого «государство –  это я» зазвучит новый силлогизм: «жизнь мира – это я».

*

Во сне Президент плыл над лунным миром рядом с божественной неизвестной звездой.

Президент также потерял интерес к Махеру. Причина была очень банальной. Президент верил, что добро всегда побеждает зло. Вера давала ему силы быть внутренне чистым и тогда, когда он бегал по болотам Джакарты, и потом, по нечистотам большой политики. Он часто задавал сам себе вопрос зачем он полез в политику. Ведь он вроде приличный человек?!

У него была тайна. Он просто был самим собой. И его избиратели чувствовали, что перед ним незапятнанный молодой мальчишка, странник из мечты о седой старине, который оставит себе лишь истины, и этим даст дерзкую надежду. И для миллионов подростков путеводной звездой на века останется необычная легенда о победившем искушение власти.

*

Президент видел много знатных, богатых успешных людей. Приближаясь к неизбежному предвестию Страшного суда, эти люди начинали задавать себе главный вопрос: «для чего?». Некогда у них в глазах горели неугасимая энергия, удача, вера в успех. Проходило время. Зачастую они попадали на обратную сторону луны. Их многочисленные регалии в одночасье превращались в совершенно ненужные тяжелые доспехи. Появлялась раздражительность, потом тревога, а затем все чаще грусть и усталость от тщетности. Эти глаза, в прошлом искрящиеся, становились пустыми и холодными. Они несли фальшивую каменную маску с подобием улыбки, за которой видится боль, страх и отчаяние.

Избранным, подобно Конфуцию, удавалось счастливо прятаться под сенью гуманности и добродетели. И пусть эти люди останутся блаженными в веках.

Но и те и другие, смутно или осознано, знают, что их гробница будет разграблена уже при жизни их современников, а их имена будут распяты в реке Лета.

* 

Его черная добрая кровь из таинственного материка взыскивала и олицетворяла иное мироздание. Там несчастные озлобленные «белые демоны» превращаются в истинную доброту и любовь, небесные честные голоса формулируют на всех языках искренний мир и во всех сферах вселенной лейтмотивом выбирается ежесекундный нравственный императив, ведя между добром и злом к вечной чистоте, возрождая надежду.

У каждого избирателя есть редчайшая ипостась. Тождественная часть может проявиться, казалось бы, в ледяной пустыне, где самой жизни не могло бы быть в принципе, и нежданно-негаданно появляются проблески лабиринта темноты. Искрой может оказаться десятилетний мальчишка, пишущий неровным почерком сочинение на тему: «кем я буду». Домохозяйка из квартала мрачных трущоб безысходного болезненного алкоголизма, зажженную свечу надежды. Или мужчина в расцвете лет, который вдруг рыдает искренними слезами покаяния и бросает в одночасье свое поганое ремесло.

Пусть реальных его избирателей может быть три процента или семь процентов, пусть у этих людей нет гражданства США, у них неопределенный возрастной ценз или же вовсе нет паспорта. Президент знает, что в облаках земного шара есть невидимые огни, которые ровно и равно покрывают эту землю. Их души держат миры. Бывает так, что целые города или даже страны остаются в пустынях серого равнодушия. Но редкие блуждающие огоньки освещают собой сверкающий мир, ради которого стоит жить, стареть, болеть, дожидаться внуков и правнуков, оставаться нормальным человеком и со спокойной счастливой мудростью готовиться к главной встрече, с матерью, отцом и Небесным Отцом.

*

То, что он воспринимал, как тягучий звук, пробивающий до глубины естества, был не будильник. Это были особые сигналы высшей опасности, которые все знали с детства. Потому что смотрели фильмы про войну. 

Президент моментально оделся и привычным автоматическим движением накинул галстук. Охрана уже бегала вокруг на запредельных скоростях, торопя членов кабинета. Пока ему не дали отмашку, он склонился над рабочим столом, пытаясь за минуту проглотить распухшее личное дело под рабочим названием «Махер», которое он оставил вечером для просмотра. Вещий сон никак не мог развеяться, оставаясь фантастическим, выпуклым и ярким.

*

С момента 3 июня 2008 года, когда Президент стал единым кандидатом США, и потом выиграл схватку за президентское кресло, вокруг него замкнулся невидимый полунепроницаемый пузырь, искажая обычные человеческие привязанности. Его личное пространство сузилось донельзя. Чем выше он поднимался на невероятную высоту олимпа, тем он все сильнее ощущал одиночество.

Поэтому ему одному нужно было выиграть схватку с непостижимым.

– О небо! – с болью воскликнул Президент.

После четырех неудачных попыток взять резиденцию Махера в Гонконге, спецслужбы в конце концов нанесли массивный ракетный удар, уничтожив половину горы. Но уже было поздно. Подобно эпидемии чумы, болезнь за несколько часов распространилась по острову. Люди Махера быстро уничтожали центры сопротивления, превращая в слабоуправляемую инфицированную анархическую стаю. Удивительно, что среди вожаков часто мелькали известные имена, представители местной элиты.

«Этакая серая мышка, спрятанная в середине тысячи миллиардеров», – подумал Президент о Махере.

Десятки трансконтинентальных компаний Махера, от Нью Йорка, Лондона, Токио до Манамы, Сингапура и Сан-Пауло под различными блеклыми названиями занимались достаточно благовидными деяниями: изготовлением лекарств, биодобавок, производством медицинской техники, медикаментов, специализированных автомобилей скорой помощи и инвестициями. Махер чтил кодекс, и налоговые службы не имели к нему никаких претензий. Он всегда отказывался от любых интервью и моментально исчезал из поля медианосителей, умея врожденно владеть конспирацией. Махер был фактически неуловимым волком-миллиардером и поэтому ускользал от всемогущих спецслужб.      

*

– Пора!

Вся президентская рать бросилась бежать по длинным желтым коридорам. Все выглядели очень серьезными и молчаливыми. На поворотах мигали белые стрелки и истошно выли сирены, показывая первую ступень опасности. Президент боковым зрением видел некоторых бегущих из его ближайшего окружения, ему они казались комками нервов, тенями из театра абсурда, и он с трудом подавил улыбку, когда ему пришлось продираться к входу в амфитеатр центра управления Зоны-51. Столкнувшись с вице-президентом, он мимолетно пошутил:

– Неплохо было бы будить всех обитателей Белого Дома такой сиреной в 6 часов утра!

Давным-давно, еще во время холодной войны, были созданы изощренные системы защиты управления руководства США во время потенциальной атаки. Этим занимались ЦРУ, ФБР, НАСА, Пентагон со своим ВВС и его молчаливый подводный флот, многочисленные разномастные секретные лаборатории и частные бункеры. Были построены целые подземные города, в которых можно было укрыться от ядерного нападения. Многие из этих объектов были брошены и превратились в анахронизмы холодной войны.  

Но только не Зона-51!

Там было нечто, что выходило за обычные рамки. Ведь даже обычная обслуга Зоны была похожа на инопланетян.

Свита президента, чтобы видеть всех зрителей и десятки мониторов, размещенных на огромном экране, уместилась несколько правее от крутящей сцены.  

Первому Президент предоставил голос министру обороны США Чаку Хэйгелу. Президенту и многим другим показалось, что тот на миг замешкался. И лишь многолетний разнообразный железобетонный опыт Чака дал возможность справиться с волнением.   

– Пожалуйста, выключите сигнал тревоги.

Он сухо обрисовал обстановку.

– Неприятель одновременно атаковал не менее трехсот населенных пунктов США, включая административные здания штатов, все виды масс-медиа, армейские части, военные базы, аэропорты и вплотную приблизился к ядерным объектам. У половины объектов связь парализована. Час назад одновременно были начаты вторжения в большинство стран, –  министр прокашлялся.

– Сколько стран?

– Не менее 130 стран, сэр, – произнес Рэймонд Одиерно, начальник штаба сухопутных войск.

– Включая Японию, Китай, Израиль, Великобританию, ну и так далее.

– Какая у них основная цель? – спросил Президент.

– Затрудняюсь ответить. Пока они планомерно уничтожают элиты и терроризируют население.

Из полутемного угла очень быстрыми движениями приблизилась к трибуне Дебора Ли Джеймс, министр военно-воздушных сил США. Дебора сняла темные очки, и стало видно, что она очень взволнована:

– Внимание! Срочное сообщение! Около пятидесяти объектов приближаются к США в районе Святой Елены.

– Скорость? – выпалил Чак Хэйгел.

– Четырнадцать тысяч миль. Через двадцать пять минут ракеты будут у Вашингтона.

– Кто они, русские?

Зал затих.

Тысячи глаз элиты США с расширенными зрачками уставились в огромный экран амфитеатра с десятками рваными быстроизменяющимся картинками со спутников.

Генерал Питер Пейс, Председатель ОКНШ (Объединенный Комитет Начальников Штабов) обычно спокойно оглядывал аудиторию и налаживал рабочий контакт. Но в этот раз было все по-другому. Он смотрел куда-то вверх.

– Президент, прошу нанести удар!

Он заговорил скороговоркой, проглатывая фразы:  

– Мощь нашей страны…способно…уничтожить…откуда бы… массивным...на всех…по всему побережью… наши… авианосцы…

Никто не улыбнулся, и наконец-то все очнулись от невеселого зловещего приговора Большой Кальпы, одновременно шумно заговорив: 

– Откуда они взялись?

– Только что там их не было!

– Нужно их остановить спутниковым оружием.

Кто-то вспылил:

– Уже пробовали!

Президент молчал.

Он видел, как от острова Вознесения вслед погналась стайка Трайдеров 2, однако объекты ответили немыслимыми скоростями. Было видно онлайн, как подготавливался ядерный щит США. По громкой связи отрапортовал «Готов!» капитан авианосца «Джордж Буш» Эндрю Дж. Лойсел, а за ним оставшиеся девять суперавианосцев типа «Нимиц» с ядерными двигателями.

Были подняты в воздух по тревоге сотни самолетов и вертолетов. 

Хищные огромные устрашающие ядерные субмарины класса Огайо и Виргиния всплыли ужасными черными рубками размером с трехэтажный дом, готовые нанести первый залп двухсот ядерных боеголовок для того, чтобы не только уничтожить противника, но и сжечь всю саму атмосферу планеты.

Сдержанный суховатый министр ВМС США Раймонд Мабус коротко произнес: «ВМС готов!». Его предшественник, физик Дональд Винтер, был очень говорлив. Он выдавал такие перлы, которые впадали человечество в полное оцепенение: «Поддержание способности нашего подводного флота запускать свои МБР "Трайдент" 24 часа в сутки, семь дней в неделю и 365 дней в году направлено на обеспечение мира и свободы на планете». Или же: «С началом ядерного века мир стал свидетелем огромного сокращения числа смертей его обитателей, которые происходят во время войн». Поэтому Мабусу до сих пор приходилось возвращать равновесие в океанах и морях.

Начальник штаба ВВС США генерал-лейтенант Марк Энтони Вельш Третий, сообщил о готовности перехватчиков ракет НПРО США, лазерных пушек на самолетах и «Хеладс» с низких орбит спутников из рейгановских звездных ужастиков, которыми чрезвычайно гордился.

Наконец последним несколько по-медвежьи поднялся Начальник штаба сухопутных войск США Одиерно Рэймонд, могучий харизматический военный, «Рей – острый луч». Он прижал руки к груди, потоптался у трибуны. Что-то было не так. Ведь он только что говорил. Но вместо его медвежьего теплого обаятельного голоса было молчание.

Шеф Пентагона Чак Хэйгел быстро перехватил микрофон и замял ситуацию, которая, мягко говоря, выходила из-под контроля. Он сам придумывал название «болезней» его сотрудников, а именно «…ммм…ветрянка композитора Махера», и сам же иногда над этим потешался. Но сейчас ему было не до шуток.

Он громко и отчетливо произнес:

– Министерство обороны США готово!

Над аудиторией зависла зловещая тишина. Тысяча человек, элита США, спрятанная под толщей гор, решала вечный гамлетовский вопрос «быть или не быть». Кто-то прокручивал пятитысячелетнюю наивную детскую историю человечества, кто-то со слезами на глазах думал о родных в городах или в поле, многие с пеной у рта торопили Президента нажать кнопку, а иные молились.

– Три минуты до Флориды, – произнес Хэйгел.

Все смотрели на Президента. Он медленно и спокойно произнес:

– Леди и джентльмены! Я не хочу раздеваться раньше, чем мне придется ложиться спать!

*

Сначала кто-то заулыбался, кто-то произнес имя Мишеля Монтеня, и аудитория цепочкой начала смеяться. Когда же шеф Пентагона Чак Хэйгел заразительно развеселился, то весь зал взорвался смехом.

В это же мгновение из динамиков вырвался голос директора Секретной службы Джозеф Клэнси:

– Господа! Объекты к нам обращаются!

Президент поправил микрофон. Клэнси утвердительно сообщил, что связь включена.

– К вам обращается Президент Соединенных Штатов Америки.

– Не пытайтесь взорвать наши объекты. Это бессмысленно.

– Кто вы?

– Вы знаете, кто мы. И мы ваши союзники.

– Почему вы это делаете? – вырвалось у Президента.

– Вы все равно не сможете это понять.

– Какие у нас гарантии?

– Иногда так бывает.

Связь отключилась и объекты разлетелись непостижимыми траекториями по территории США.

– О Боже мой, – вырвалось у Президента.

На огромном экране мелькали жуткие картинки. Было видно, как идут ожесточенные сражения в сотнях городов США и в большинстве стран. Неожиданно для всех крупным планом показали группу американских офицеров во главе с известным генералом, которая совсем недавно была в бункере Зоны-51. Самое ужасное, что группа покачиваясь шла прямо в сердце зоны, а за ней шла бесконечная серая толпа «махерцев».

– Сэр, прошу объяснений!? – вопросительно воскликнул Президент.

– Леди и джентльмены! Враг выстроил стратегию, основанную на практике «революций». Противник преуспел в скорости и фанатизме «новообращённых» бойцов. По нашим данным любой человек превращается в солдата Махера за время от часа до двадцати четырех часов.

– Но каким образом? – посыпались вопросы из аудитории.

– Сокрушением личности дозированной смерти, а затем зомбированием.

– Но как же?

– У противника по всему миру разбросаны компактные приборы, которые могут устанавливаться в любом месте: в автомобиле, самолете, на яхте и так далее, даже в саквояже. Главное донести это в тело человека.

– Ампула?

– Таблетка, шприц, пуля, укол, любое ранение… Теперь о тактике. Им удается брать любой город за пару дней. Эта тактика Чингиз-Хана. Впереди идет постоянно растущая толпа «новообращенных», которая сметает все живое, подобно снежной лавины. И за ним идут, так сказать, гвардейцы.

Хэйгел помолчал, а затем отчетливо сказал:

– Но, это в некотором роде не совсем люди, в обычном смысле.

– Это какой-то кошмар, – произнес вице-президент.        

– Именно поэтому они по-настоящему страшны для нас.

Зал шумел и, видимо, достиг своего пика.

– Время пришло использовать нейтронную бомбу!

– Это сумасшествие.

– Давайте будем уничтожать аппараты.

– Как их называют.

Кто-то предложил слово «иммортель». Все рассмеялись. Окей, иммортель.

– Но у нас же есть вакуумные бомбы. В этом смысле они идеальны.

– Ха, уже пробовали. Погибло все живое, кроме людей Махера. Они действительно…идеальные иммортели.

– Кто-то контактировал с объектами? – осведомился Президент.

– Да, вот он.

*

Два охранника из темноты вытолкнули Томаса. Яркий свет ослепил его на несколько секунд. Томас почернел от всего происшедшего: от военных действий, бесконечных утомительных допросов, изощренных пыток без сна и от повторяющихся в различных ракурсах тупых вопросов. В этом обросшем похудевшем страдальце вы, наверное, не опознали бы холеного добряка со свежей физиономией, который был недавно на конференции «Бесконечное здоровье».

Президент улыбнулся Томасу, и тот почувствовал настоящее тепло и расположение. Наконец-то перед ним нормальный человек, а эти все косились на него, как на врага, и, тем более, устроили жестокий допрос с пристрастием.

– Молодой человек! Вы должны прекрасно понимать, что мы находимся на военном положением, тем более, что вы оказались на территории охраняемого военного объекта США. Надеюсь, что вы не сильно пострадали?

Томас покачал головой и издал мычащий неопределенный звук.

– Сэр! У нас несколько минут, которые могут очень многое изменить в истории США.

– Я понимаю! – тихо произнес Томас, блеснув очками.

– Прекрасно, – сказал Президент.

– Те, которые, они, понимаете, другие. А эти…

– Вы имеете в виду гвардейцев Махера?

– Ну да. У них другая база.

– Но кто управляет ими? – воскликнул Президент.

– Вы попали в самую точку.

Томас прокрутил в голове ночной удивительный разговор с Густавом Розенбергом. Люди, видимо, никогда не смогут до конца договориться друг с другом. Вот уже некому рассказать о некогда прекрасных мгновениях, наполненных страсти, битвы и любви. И если ты хорошо знаешь цену усталости сумерек, принимаешь этот падший мир и сильных, и слабых, и жестоких, и высокомерных, и несчастных, и глупых, и больных, и если ты сможешь возлюбить этот мир и отдать самое дорогое в самом себе, то ты сможешь войти в иррациональный мир, который недоступен для большинства обычных землян. Тогда ты сможешь принять не только земных врагов. Ты сможешь довести логическое единство, которое построили боги.

– А те? Они… что, инопланетяне? 

– Нет. Их отряд небольшой, – Томас посуровел. – У них устаревшая технология. Но зато она построена на жертве и любви.

– Сколько их всего? – кто-то спросил из зала.

– Двадцать пять тысяч.

Томас неотрывно смотрел прямо в глаза Президента.

– А махерцов тьма. Однако ими управляют человек и его голод.

– То есть вы хотите сказать, что мы можем проиграть бой? – с натянутой усмешкой спросил генерал.

Всем как-то стало не по себе.

– В любую секунду. Может даже сейчас! – сказал Томас.

– То есть…Но, если же убрать человека? – кто-то пискляво проблеял из свиты.

Томас очень серьезно посмотрел на военного.

– Вы уже не успеете.

*

На дне обугленной посеревшей воронки лежало бездыханное тело Полковника. Душа его непостижимым способом видела, как пьют чай и думают о нём те, кто его любят. И вновь пришла юная миледи, и опять звала в чертоги из бело-голубых огромных облаков.

Невероятно, но он отчетливо видел, как за камнями прятались противники с обеих сторон. Он читал их мысли и ему было смешно. Под камнями в глубине он видел тонкую структуру зеленоватого чернозема.

Дукс был счастлив. Он легко поднимался над белым теплым светоносным эфиром, легко поднимался ввысь, с наслаждением терял привязанности. Он понимал, что умирает еще молодым. И этим был несказанно счастливым.

Но перед самой черной бездной его остановили. Трое ждали его. Его отец посмотрел на друга.

– Рано.

Втроем они посоветовались. И тяжелой рукой отца его вновь сбросили с небес прямо на землю.

*

Боль, которая никогда не отпускала его, крепко привязала его к земле еще в самом первом ранении в двадцатилетнем возрасте. Тогда, подобно двум плитам земной коры, прошла глубокая трещина, разбив вдребезги наивное его детство, его мечты и веру в вечную прекрасную жизнь. Вместо этого она принесла ему постоянную незатихающую боль с трудом превозмогающую искусственную улыбку. Болтаясь в госпиталях, он доходил до самого края отчаяния. Но там была та, которая вытащила тогда его из пропасти.

И он принял свой первый неравный бой. Пока его сверстники, относительно статистически успешные, прокручивали разноцветный фильм тщеславия, он невероятными усилиями с нуля научился удерживать боль и улыбаться наперекор всему.

Но в этот раз боль была такая, которая бывает лишь в промежуточном состоянии, между жизнью и смертью.  Из далёкого далека прилетели его два ангела и неотступно витали в округе. Он понимал, что если он уснет, то умрёт.

Он приказал себе: «Не спи!». У него есть дело. И он должен его сделать!

*

Бесконечным сном закричала его мать. Младшая из девятерых братьев и сестер. Расстрел её отца на дне глубокого черного оврага. Молодые красивые охранники с втянутыми внутрь нижними челюстями, уносящие её игрушки, сделанные руками отца, её тетрадку с её первыми стихами, истрепанные книжки, передаваемые по наследству. Новое мудреное слово: «Конфискация. Полная конфискация». Поначалу всем казалось, что это какая-то ошибка, и вот-вот она рассеется. Поначалу многие еще шутили, когда каждый день увозили семьи на пересылку и потом на коричневые ржавые баржи. Но особых весельчаков и умников по вечерам забирала «куда следует» особая тройка. Этих людей больше никогда никто не видел. У всего поколения детей «врагов народа» тогда навсегда исчезли улыбки.

В раннем октябре баржа пристала на берегу широчайшей реки. 

Оставшуюся часть семьи вновь разделили. Мужчин, её братьев, в тайгу. А женщин и её мать в другую тайгу. По утрам божественно блистали в ургане сверкающие зеркала первого тонкого льда, рисовали замысловатые узоры и веера змеи великой реки и улетающие яркие разноцветные листья, томящиеся в чистейшем воздухе. Они копали землянки целыми днями, пытаясь спастись от голода и холода безмерных васюганских болот. 

Её мать понимала, что с приближающейся зимой вряд ли кто-либо выживет. Ей удалось умолить помощника капитана, отдав последние вещи, спрятать пятнадцатилетнюю дочку под покровом ночи в брюхе огромной баржи.

Но оказалась все не так.   

В ту же ночь пьяный молодой рыжий охранник пытался изнасиловать девочку. Чудом она выскочила из баржи.

В эту ночь она перешла из состояния спецпоселенки дочери врага народа в состоянии беглой дочери врага народа, сокращенно ЧСИР.

Бессознательная память человека способна вынести такое, которое нельзя ни вынести, ни забыть. Это все безотчетное пытается успокоить тебя и окрылить тебя. Но в глубине души остаются раны, которые нельзя никак залечить простыми способами: ни деревянным равнодушием, ни полным безразличием и ни осознанным отупением. И примирить это бессознательное в тебе несовместимыми лоскутами разорванного одеяла судьбы, видимо, можно лишь через глубочайшее раскаяние и искупление.

Нечасто появляются великие души. Ты можешь стать одной из них.

*

Заканчивалась ночь. Тело Полковника, чуть присыпанное пылью и песком, оставалось в неподвижности. Но его глазные впадины были полны слёз и ручейком струились темные полосы на его щеках.

*

Она безумно бежала прочь от Парабеля, от разбитых трактов, от дорог, от тропинок и забилась в самую бесконечность ургана. Девочка научилась дремать под корягами, в дуплах нор, пытаясь согреться, есть замерзшие ягоды, орехи, кору и вороньи яйца. Она уже никогда более не могла спокойно спать, ожидая ареста, боясь больше всего людей, а уж потом диких зверей.

Через некоторое время выпал пушистый снег и трескучие сибирские морозы сковали тайгу. Она двигалась по сибирским трактам на юг по ночным звездам, прячась от человека, кошевок и машин в копнах сена, в заимках, в банях, сараях и хлевах. Девчонка выжидала часами, пока какой-либо поздний прохожий шёл по улице, и все собаки начинали взахлеб соревноваться в громком торжественном лае. В этот миг она пыталась проскочить в какое-либо убежище, располагая к себе местных дворовых псов. Иногда там она находила короткие счастливые мгновения тепла и забытья, отыскивала куриные яйца, пила коровье молоко или обгладывала кости. Но с первыми петухами надо было уходить в глубокую чащу, встречая восход солнца, наполняющегося музыкой.   

Соорудив себе некое подобие снегоступов, девочка собирала замерзшую красную калину, а при виде редких охотников, удирала быстрее петляющей лисы.

В начале апреля сибулонка дошла до своей деревни, пройдя тысячу километров и тысячу лет. Её старшая сестра, которая ранее успела выйти замуж, и этим спаслась от ареста, сразу отказалась приютить её.

– Ты что? Ты что? Ты сбежала? Нет, не могу…

Небо и земля поменялись для неё местами и обрушились друг на друга. Заливаясь слезами, она всю эту ночь плакала, стенала, выла и с криком билась о невидимую стену отчуждения. В хмурое утро она неподвижно смотрела на проталинки тающего снега и первые черные полыньи мутной ледяной разливающейся реки.

Другая старшая сестра нашла её неподвижно лежащей у полыньи. Её спрятали в подполье, долго натирали водкой и самогоном, отпаивали настоями и куриным бульоном, пока она не пришла в сознание.

Еще много лет она жила в землянке в огороде, как будто бы её вовсе нет.

*

Сильный теплый дождь, который нечасто выпадает на каменистую пустыню Невады, смыл слезы Полковника. Он приказ себе: «Живи и вставай!» Полковник пошевелил неестественно задранной ногой. Нога была

 цела. Он приподнялся и его стошнило.

«Это была всего лишь сильная контузия, – понял он. – Я переживал и не такое. Прежде чем умереть, я должен исполнить свое предназначение!».

Он приподнялся. Битва была в разгаре. Зона-51 горела огромной полусферой синего адского пламени с горящими пунктирами повсюду. Полковник принюхался. Ему казалось, что после его первого ранения во время боя в Анголе он научился чувствовать запахи подобно натасканной ищейки.

В воздухе улавливался букет запахов: современный новый аминный запах пластидов из производных октогена, родной бензиновый цветочный запах напалма из его молодости, дедовская ботва тротила, прадедовский порох и вонь натурального мускуса ракетного твердого топлива. Полковник встал на четвереньки, как черный лабрадор-ретвивер. Он держал в памяти удушливый сладковатый «аромат черемухи», помнил странный букет огней    святого Эльма с запахом серы и озона и даже чуял жесткий вкус полураспада урана. Но новый тяжелый дух пробивал его до самого основания. Это был какой-то страшный коктейль мгновенно сгорающего мяса, залитого керосином.

Где-то очень глубоко в подсознании всплыли разящие молнии Тора. Лучи смерти, патент номер 1119732, который Тесла унес с собой в 1943 году в могилу. Секрет телесилы, которая теоретически может плавить моторы самолётов в радиусе 250 миль и окружить страну со всех сторон невидимой китайской стеной.

Видимо, давным-давно Пентагон модифицировал эту телесилу до сферы, разжижал предвестниками молний и замыкал управляемые мосты мощными электрическими генераторами.

«Детские игры, – подумал Полковник. – Несмотря на это, спрятавшись, подобно страусу, правительству США остается несколько часов».

В подтверждении этих слов, в контурах первых проблесков горящей зари, он разглядел безмерное количество движущихся фигурок. Они шли безмолвно и равнодушно, немного раскачиваясь, забыв язык, окружая Зону-51 со всех сторон до горизонта.

«О небо!» – воскликнул Полковник, спрятавшись в расселине, слушая топот и скрип тысяч ног.  «Неужели не успею…».

И тут он увидел несколько светящихся точек, падающих прямо с неба с невероятными траекториями. Объекты приземлились правильной октограммой, а девятый завис над горой. Один из них оказался совсем рядом. Полковник смотрел во все глаза. Из объекта вышло пятьсот солдат, построенных как на параде. Рослые, как на подбор, одетые в красивую форму, которую он видел у Розенбергов, голубоглазые, они смотрели в небо.

Серая орда Махера обложила воинов Антарктиды, и битва началась. Такое могло быть лишь в страшных снах. Горы разорванных окровавленных тел, крики о помощи раненых махерцов на десятках языках, разрывающиеся пули, оторванные головы циммермановцев вместе с касками, взрывы со всех сторон и густая коричневая смешанная с пылью кровь на камнях.

Дукс сделал ставки: «Двадцать минут». Полковник вспомнил печальную полицейскую историю на пирсе. «Сейчас они воткнут серебряную нить в тело противника. И исход войны будет предрешен». Битва дошла до самого пика. Стрельба была такая, что крошила камни и скалы. Махерцы оказывали упорное сопротивление, облепляли противника, заваливая его, разрывая в мелкую крошку. Но спартанцы постоянно меняли рисунок движущейся октограммы, делали молниеносные вылазки, будто клещами, и уничтожали неисчислимое количество врагов.

Полковник оказался свидетелем сражения дважды рожденных, невиданных под солнцем. Битвы добра и зла бессмертных на земле. Дукс поднялся на холм и исполнил неосознанный исступленный танец воина.

– Розенберги не обманули! – кричал он.

Время пошло. Полковник бежал на восток, уворачиваясь от редевших противников. Свистели пули и завывали тягучими рикошетами. Он обнаружил станцию смерти Махера, вышвырнул бессмертных, завел мотор и выжал из него все возможное. За машиной бросились и махерцы, и ЦРУшники, истребляя друг друга. Кто-то запустил в эту ужасную машину гранатомет «СМАУ» калибром 80 мм, и Дукс лишь чудом вырвался из огненного смерча.   

Его спас мотоцикл. Полицейский мотоцикл, модель ЭфЭлЭйчТиПи Электра Глайд Харлей-Давидсон, с шестью скоростями и в 67 лошадиных сил. Уже через десять секунд Полковник исчез с поля зрения со скоростью 100 миль в час и растворился в проселочных горных дорожках и тропинках. Харлей перевалил монументальный массив Грум и через двадцать пять минут был возле какой-то небольшой частной взлетной полосы с табличкой «Аламо Ландинг Филд».

*

Иногда бывает так, что тебе фартит. Все светофоры мигают зеленым цветом, дорожный патруль остановил не тебя, ты обошел всех и мчишься первым.

Муни М20, одномоторный поршневой самолетик, популярный среди частных авиаторов, был на парах. Владелец, очевидно, был где-то неподалеку. Не мешкая Полковник залез в машину. Видно было, что авиатор любил люкс. На сидение лежал полосатый мешок с чем-то. Оставив в утешение полицейский Харлей, Дукс взмыл в небо.

Он шел галсами на низкой высоте по серо-рыжеватой Неваде, обсыпанной редкими колючими кактусами, залетел в дно долины смерти, сгорая от жары, и подобрался к северу Лас-Вегаса. Он с трудом разглядел военную авиабазу Неллис.

Философ сказал, что как только война становиться реальностью, всякое мнение начинает звучать неверно. Самый яркий город мира с годовым оборотом в десятки миллиардов долларов безмятежно спал после еженочной сверкающей оргии. С самолета было незаметно, что город находится в самом эпицентре войны. Лишь кое-где выдавали чёрные клубы дыма. Сегодняшняя газета «Лас-Вегас Трибун», валявшаяся у сидения, как обычно пугала очередным концом света, истерически сообщала, что город пал от варваров, смаковала ночное побоище в отель-казино «Экскалибур» и показывала фотографии толпы вооруженных ветеранов с патриотическими флагами.

Однако, порок скрепляет врагов крепче цемента. Война войной, а отдых отдыхом. Как это ни странно, столица антидобродетелей всегда кормилась от вершины элиты и плотного ковра преступности и не могла существовать друг без друга, подобно двум полюсам. Поэтому махерцы без остатка растворились в собственных позорящих изъянах, забыв о долге и уличных боях.

Удивительно, но Полковник спокойно облетел военный аэродром авиабазы Неллис, как на параде. Он насладился видом конвертопланов В-22 «Оспри», стайку симпатичных F-22 и здоровенный современный Б-1Б Лансер. В самом углу он рассмотрел фантастический треугольник Фалкон HTV-1 и на всякий случай приземлился подальше от базы.

Дукс напялил глупую желтую веселую маскарадную кепку Макдональдса и с уверенным важным видом поплелся к зданию авиабазы, закинув на спину полосатый мешок. Когда ты точно знаешь, куда идешь и не смотришь на охрану, иногда это проходит. Во всяком случае, он без проблем прошел мимо охранника-махерца с мутными глазами и замороженными телодвижениями.

«От этих ничего не добьешься», – подумал он. Увидев нормального местного, похожего на инженера, Дукс обратился к нему:

– Сэр, вы можете мне помочь?

Мужчина вопросительно посмотрел на него.

– Понимаете, гм. Мне нужно улететь в Европу. Да, еще без пересадки.

Инженер захлопал глазами, ища способ улизнуть.

– Это невозможно!

Он тихонько попятился и попытался удрать. Но железная рука Полковника приподняла бегущие ножки удирающего и поставила его на место.

– Брат! Я не пустой.

Дукс вытащил из-под себя увесистый полосатый мешок и распахнул его. Там лежало много денег. Несколько миллионов долларов. Заглянув в черный зев мешка, инженер чуть было не свалился без чувств. Что на него повлияло сильнее, пачки долларов или же классическая Беретта 92ФС, калибр 9мм, которая небрежно валялась поверх зелени – это нам неведомо. Инженер решил съездить кулаком по физиономии Полковника, однако тот увернулся и прихлопнул очкарика по голове мешком зеленых твердых брикетов.

– Ты понимаешь, мне очень надо! – сказал Полковник. – Пойдем чай попьем.

– А куда?

– Где пилоты. Пошли в общежитие.

Выяснилось, во-первых, что это невозможно. Во-вторых, это совершенно невозможно. И в-третьих…

Впрочем, через сорок минут, после долгих препираний, недомолвок и торгов были проведены соответствующие мероприятия. Серьезный вид заговорщиков в конце рассмешил Дукса. «Прямо-таки зловещий союз меча и орала!» – подумал он.

*

Война смешивает основные базовые ценности. Те же люди, которые ведут жизнь праведников, ходят иногда по воскресениям в церковь, исправно оплачивают страховки, кредиты и налоги, активно участвуют в праздниках штатов могут вдруг превратиться в опасных одиночек с неизвестной мотивацией.

Кодексы поведения корпоративной Америки рухнули в одночасье перед лицом войны. Кто-то пытался удрать в Океанию, иные впадали в анабиоз и при звуках пуль втягивали головы от страха, третьи сбивались в группы сопротивления с мотто, старым как мир: «Мы в победе и мы победим!» и «Тирании – нет!».    

История человечества – это войны, возвышение победителей и горечь поражения побеждённых. Войны окутаны тайной невероятно глубоко. Самый главный вопрос войны – «зачем?» – не находит разумного справедливого объяснения. Неужели большинство кровавых побоищ человечества проходило просто по приколу? Что это: красивое жертвоприношение богам, наслаждение боем, красивая форма, страсть движения, клич победы, ощущение единства божества? Или же еда демонов с самыми низменными страстями человека, такими, как ненависть, зависть, жадность, убийство ради захвата, грабежа для самоутешения порока. И вот человек оставляет за собой горы трупов, пустыню брошенных богов, насаждает искалеченные судьбы и сокращает этим множество разнообразных существ, питая голод, смерть и мертвый хаос. Но пафос убийства, воспетый на примерах аристократического фанатизма миннезангов или же беззаветного кодексе чести самураев, всегда пытался довести до границ приличий, как «справедливого» отражения внешнего нашествия. С детства мы вздрагиваем, зачитываясь книжками великих сражений седой старины. Мы плачем от горечи потерь, предательства и с увлаженными глазами внимаем образцам немыслимого героизма, самоотверженности и отчаянного доблестного подвига. Мы ищем в себе идеальный героизм. Но омерзительная военная реальность двадцатого века, стремительно меняющийся глобализм с новейшими системами тотальной слежки, с прямым проникновением, казалось, в черепные коробки граждан, уничтожает смысл современной войны.

Действительно, уже сейчас повстанец, при желании, может перенести войну в любую точку мира, методично вырезать чей-то род или даже устроить геноцид нации, увеличивая этим энтропию мира. Более того, современный воитель автоматически становится соучастником вымирания всего живого.

Быть королем усредненных отработанных обреченных мертвецов – это чрезвычайно грустная картина. Единственным осмысленным вектором выживания в современном мире является замедление вымирания, в прямом и переносном смысле.

*

Так или иначе, мешок с долларами сделали свое дело. Меньшая часть денег ушла для подготовки самолет Б-1Б Лансер с многочисленными родственниками, желающими удрать подальше от войны в Новую Зеландию. Несколько охранников Махера тоже увязались в аэропорт Гамильтон. Полковник сначала пытался отговорить янки, но те вдруг прониклись любовью к махерцам.

«Лучше бы они прониклись любовью, например, к гражданской обороне», – подумал он.

Наконец для Полковника был подготовлен огромный Белый Рыцарь, похожий на дракона с тремя головами. Длинный тощий очкарик вытащил большую красивую тетрадь. На обложке тетради и на фюзеляже смелыми линиями красовался символ спейсшипа, космическая летающая дева. Руководитель команды дрожащим тенором сказал краткую торжественную речь.

– По нашему обычаю, мы даем имя нашим волнолетам персональные имена.

Полковник пролистал тетрадь. Пока еще она была весьма тощая. Первыми были: миллиардер Пол Аллен, один из основателей Майкрософта, авиаконструктор Берт Рутан, Ричард Брэнсон и другие известные имена.

Дукс тоже сказал несколько трогательных слов со своим ужасным акцентом, так что у техников вытянулись шеи, написал несколько смелых утвердительных призывов и размашисто подписался: «Полковник».

Инструкции могли бы затянуть посадку, но вдалеке появились бегущие фигурки из здания аэропорта к космолету. Дукс немедленно залез в люк, тем более, что фигурки растянулись в цепь, сверкая огнем. Он услышал, что кто-то тяжело дышал. Полковник с некоторым облегчением увидел Тощего. В руках он сжимал тетрадь.

– А ты себя-то самого вписал? – поинтересовался Дукс.

Руководитель полета пафосно сверкнул очками. Плюнув на все инструкции, оба сели в кресла, напялили скафандры и Тощий заорал в микрофон:

– Быстрее, быстрее, быстрее!

Полковник тоже подтягивал, завывая:

– Поехали, поехали, поехали!

Действительно, на взлетной полосе были видны человечки с характерными позами стрелков, которые ни с чем не спутаешь.

Через несколько секунд под рев двигателей контуры махерцов смешались с серой, бетонной полосой и Трехголовый Белый Рыцарь ценой в полмиллиарда долларов полетел в космос.

*

Через десять минут Белый Рыцарь был уже на высоте двенадцать тысяч фунтов и уверенно продолжал набирать высоту. Великий мечтатель, дерзнувший создать первый частный спейсшип и истративший миллиарды долларов на слушания космоса – Пол Аллен – и его последователи умели хорошо делать свое дело. Заплатив от двухсот тысяч долларов, клиент мог не только насладиться полетом и воочию увидеть черную бездну, но и долететь до любого пункта земного шара. Правда, пока, лишь в одну сторону. Поднявшись на высоту сорок тысяч фунтов, всадник сбрасывал ездока, Белый Рыцарь возвращался на базу, а серебристая ракета, набрав первую космическую скорость, выжигала топливо и отстыковывалась в тартарары. Дева же с астронавтами улетали в невесомость на высоту 40 тысяч фунтов в черно-фиолетовый космос. Кратковременное ускорение было щадящим, не более шесть «же».

*

С невероятным благоговением пилоты таращились в иллюминаторы в сияющую пугающую бездну с неисчислимыми мириадами звезд и в близкую нелепую луну, молчаливую и торжественную. Откинувшись в удобное кресло, Дукс думал о тончайшем разреженном плоском мирке гомункулов. Охваченные мелочными страстями, они теряются в нечастых искрах озарений. Им неведомы безмерный макропросопус существ, населенных в материальных и непостижимых тонких мирах. «Является ли человек всего лишь ограниченным прибором, подобным штангенциркулю, с ограниченными возможностями и постоянными разрывающимися всплесками эмоций, или же индивид – это микрокапля Вселенной, ничтожная, но способная в дреме чувствовать весь Универсум?

*

Полковник оторвался от завораживающего парения к звездам и впал в невесомость. Он с удивлением разглядывал свою куртку, которая медленно дрейфовала мимо него. Рядом с карманом мирно постукивала стайка золотистых туповатых патронов 9х19 мм. Он чрезвычайно талантливо переловил их и, на всякий случай, вытащил из другого кармана саму черную Берету 92 ФС.

– Помните, что мне надо в Белград?

– В Белград? Ну а если…?

Полковник посмотрел в глаза Тощего так пристально, что тот сразу съежился.

– Как тебя зовут?

– Алекс.

– Тебе сорок?

– Сорок пять.

– Женат?

– Нет, алон.

– Чем живешь?

– Тренируюсь.

– ?

– Бокс.

Астронавты отстегнули ремни и прильнули к иллюминаторам.

Голубая, хорошо сделанная планета с тонкой прослойкой жизни ежесекундно подкачивалась живой атмосферой и клонилась на запад огромной холодной звездой. На грешной земле проплывали красные артерии рек, впадающие в моря, раздутые гусеницы искусственных водохранилищ, медузы-картеры островов. По Атлантике блуждали огромные плиты белых облаков с томительными круглыми воронками каверн. На севере неровной полоской торчал ежиком мазок цветного полярного сияния. Луна, с черепом младенца, неотрывно чудно смотрела в глаза Полковника. Тут же с объемным Млечным путем текла река Вселенной. Рядом где-то угадывались лоскуты тщательно распаханных полей Европы и зажигались рукотворные агломерации-галактики двадцать первого века. Одинокий метеорит разбил яркой искрой небо и землю.

«Не пора ли мне загадать желание, – подумал Дукс. – Чуть сбавить обороты. За два дня дважды сваливаться с неба на землю – это чересчур».

– Алекс. У тебя есть мечта?

– Есть…

*

Галактическая дева, ощерившись многочисленными соплами, уже входила в плотные слои атмосферы. На миг запахло жареным и астронавты почувствовали себя мальчишками из аттракциона американской горки. Подрядчику Скэлд Композит Берту Рутана удалось сделать нечто невозможное, а именно само падение и торможение комфортным и красивым. Дева, гордо задрав вертикальное оперение, показала не только чудеса управляемости, но и прорыв в истории композитов.

– Ну? – поинтересовался Полковник.

– Добраться до больших денег! – пафосно произнес Алекс.

«Туда же», – подумал Дукс.

Выйдя на высоту семь тысяч миль, спейсшип превратился в обычный самолет, которые тысячами бороздят небо. Сиденья пилотов, которые были в положении полулежа, автоматически перешли в вертикальное рабочее состояние. Алекс, который был некогда летчиком, уверенно вел переговоры с диспетчерами. Багряная вечерняя заря тускнела, и через несколько минут из темных облаков вынырнула ярко освещенная взлетная полоса аэропорта Николы Тесла.

*

«Зачем я прилетел сюда, – думал Полковник. – Зачем?»

Его работа, внешне богатая приключениями, стрессами, стрельбой, игрой, откровенно фальшивой погоней за богатством, властью и страстью была пустой.

Часть человека, существующая в некой реальности, напитана различными голодными крокодилами, такими как алчность, похоть, гнев, тщеславие, гордыня, власть, зависть, богатство и другая ложь во множественном числе, и зачастую не они дают пловцу возможности доплыть до другого берега.

Другая его треть была очень далека от реальности. Там были многочасовые размышления, поиск идеального острова, простые добрые нравы, утраченный мир героев и рыцарей со страстной чистейшей любовью, многочисленные его дежавю в разных городах. Странная недонаписанная выспренная поэма «Солнце и звезды», осмысленное самоограничение, дабы с надеждой и верой когда-либо усмотреть абрисы угадывающей гавани. Там же существовала целая его поднебесная: «Золотая башня до небес», «Иной экватор», «Твоя звезда», «Вечная чистота», «Девушка в пирамидах», «Бог говорит», «Маска на балу», «Трое у врат смерти», «Разговор с М» и «Река Белграда». Может быть, лишь в детстве он отмахивался от снов, которые ему казались потерянным временем. Ещё в подростковом возрасте с первым небесным откровением он ощутил во снах приближение к Божеству в плаваниях Гипноса. Дыхание Бога, движущего нас по волнам состояний душ и эмоций по краю промежуточных состояний.

Однако лишь настоящая единственная его третья часть давала ему смысл и осмысленность. Называлась она «любовь».   

*

Спейсшип выходил на ярко освещенную взлетную полосу Белграда. Полковник всматривался в контуры города, в котором он физически никогда не был, но ментально был более чем. Из прохладных вод Савы и Дуная Дукс с удивлением заметил очертания руны айнов, перевернутой буквой «у», со светящимся контуром Млечного Пути. Через несколько минут «Галактическая Дева» приземлилась, как обычный самолет. Алекс тронул Дукса.

– Прилетели.

– Спасибо.

Алекс с некоторым удивлением увидел другого Полковника. Заторможенный, с блуждающим растерянным взглядом, с безумными поисками неизвестного, он казался жалким и беспомощным тростником. Алекс провел его через длинные коридоры серых очередей беженцев с Нового Света. Немало вопросов задавали пограничники. В конце концов, парой пришельцев заинтересовались сотрудники в штатском и мучительно допрашивали их в небольшой комнатке. Дукс либо молчал, либо отвечал совершенно невпопад. Никогда в его жизни не было такой сложнейшей задачи, немыслимо сложнее, чем задача трех бозонов.

*

«Истина не в вине! – почти вслух произнес Полковник. – Истина в чистоте живого!».

Для того чтобы описать живое необходимо число не менее квадрата гугола. Видимым и невидимым косным и тонким мирам соответствуют триста тридцать миллионов богов. Именно они дают бесконечное количество сигналов, управляя живым. Они находятся не в материальном мире и не в тонких мирах, где есть вес. Эти булевые трансцендентные сущности управляют временем, энергией и формами живого.

В этом смысле человек абсолютно беспомощное существо. Находясь в тончайших слоях, человек медленно дрейфует то вниз, то устремляется вверх, то вдруг его сбивают неожиданным ударом сбоку. Его застают врасплох напасти, болезни, любовная лихорадка, судебные приставы, ненужная жалкая слава и нечаянная глупая смерть.

Удивительно, что человеческие институты чем энергичнее, тем быстрее и неизбежнее покрываются коркой, истребляют инакомыслие, уменьшают разнообразие людей и другого живого, дабы как можно дольше откусывать свою тончайшую хрустящую лепешку жизни.

*

Улыбчивый штатский из БИА слегка покрутил характерным жестом пальца у виска, показывая напарнику, что парень ушел в полный отрыв. Если бы не Алекс, который невероятным экспромтом вдохновенно вырулил из ситуации, Полковника могли бы, на всякий случай, упечь в спецпсихушку. В конце концов, взяв подписку о неразглашении и о невыезде за территорию Белграда и обязав обоих являться на допросы по первому требованию, их отпустили.

 – Ты меня спас в трудную минуту, мой друг! – сказал Дукс.

 Алекс буркнул себе что-то под нос. Поменяв динары, двое шли по зданию аэропорта во время естественной паузы затишья между прилетов и отправлений.

– Алекс…?

Очкарик, самоуверенный и несколько надменный, вопросительно остановился.

– Понимаешь. Я хожу, как будто меня и нет. А если вижу, делаю вид, что с трудом вспоминаю. А ты?

– Я просто директор, – в его небольших очках блеснула жесткая неуловимая раздраженность.

Несмотря на строгую отповедь, которая бывает между отличниками и двоечниками-альтернативщиками, Дукс неуверенно промямлил:   

– Если ты сам сможешь... Уноси отсюда ноги!

Алекс поправил галстук и с начальственным видом двинулся к такси.

Дукс выскользнул в боковую дверь. Он напялил синий чепчик, фартук и штаны уборщика, спрятавшись за тележкой. Добравшись до местной столовой администрации аэропорта, он еще раз переоделся, преображаясь в замасленного рабочего кухни, подложил себе за щеку ватку, изображая флюс, и нарисовал фингал, взял два черных вонючих мешка с помоями и уверенно двинулся к рабочему выходу. Он громко выкрикнул в пространство с визгом и отвращением:

– Пацови, пацови!!!

Охраннику, наверное, надо было бы преградить ему дорогу, но Дукс убедительно разбрызгивал вонючую жидкость мелкими каплями из мешка и выскочил на свободу в неизвестном направления, прыгая так артистично, что казалось, в мешках действительно кишат крысы. Полковник далеко ушел на восток, помылся в какой-то лужице и, увидев какой-то рейсовый автобус, отправился в центр Белграда. Пассажиров было мало: неулыбчивый суровый грузный серб, обнимающаяся парочка, какой-то псих, раскрашенная веселая компания. Редкие остановки, меняющиеся физиономии, все как обычно. 

Нахлобучив на голову большую серую кепку, он украдкой рассматривал вечерние улицы города. Чувство матерого разведчика подсказывало ему, что эти товарищи просто так никогда и никого не отпускают. Уже завтра его фотографии наверняка будут развешены по городу. Нужно было торопиться.

Он доехал до холма Сингидунум в самом центре. Этот холм в течении двух тысяч лет завоевывали сорок разных армий и тридцать восемь раз сжигали дотла. Хотя в городе не было объявлено чрезвычайное положение, уже было настоятельно рекомендовано не слоняться по улицам после одиннадцати вечера. Город патрулировали.

*

На стрелке Дукс глядел на темные воды Савы и Дуная. Одиноким скитальцем он рассматривал излучины реки. Прошло уже двадцать лет, стерлись грани, осталось лишь видение города, в котором он никогда не был.

Холм с подземными невидимыми реками, с брошенными бесчисленными народами, забытыми двумястами тысячами наречий, под сияющими воинственными чертогами, с передовой добра и зла, молчал.

Дукс брёл, пошатываясь, по Панчеванцу, шарахался в сторону от автомобилей, перепрыгивал через барьеры, разделяющие автомобильную от железной дороги. Он шел к единственному мосту через Дунай. Наконец-то на востоке он увидел то, что искал.

*

Ему стало страшно. По всему его существу пробежала неизмеримая неописуемая сила, заговорив и показывая немыслимое нечто, преображая его сознание. Встав на колени, он пал ниц.

«Будь там. Там будет твое место. Ты рядом, возле двери, где проходят все, с парадных и с черных ходов. Тебя призовут и они будут рядом». Картина мира стала рассыпаться немыслимыми мазками, будто сон. Полковник поднялся на узкие шаткие перила моста, чувствуя повсюду мощную вибрацию. Глаза его были полны слёз благоговения.

*

Сзади Полковник услышал вкрадчивый голос.

– Дохи овамо. Хайде!

Он обернулся и увидел патрульных. Он с трудом попытался собраться и улыбнуться, но вместо этого лишь оскалился. Грузный офицер с матово-серым пистолетом М57 9мм и рацией медленно приближался к Дуксу.

– Не бойте се, али не бойте се.

Фонари высвечивали капли пота на его большом лице. Два солдатика для подстраховки держали сербские короткоствольные автоматы М92, калибр 7,62.

– У вас прекрасная реакция, сэр! – Полковник выпалил на английском.

«Ах, какой чудесный вечер был», – подумал он.

С грустной улыбкой на устах Дукс прыгнул в пропасть черного тумана Дуная.  Солдатики и офицер на всякий случай постреляли вниз и взволнованно сообщили о происшествии комендатуру. Они бегали по мосту, размахивали фонариками и гортанно выкрикивали нечто нечленораздельное, надеясь обнаружить труп. Дежурный жандармерии сообщил об инциденте в БИА, приказал дорожной полиции прочесать берега и осмотреть опоры моста. Безусый мальчишка спустился по скобам опоры, освещая воды фонарем и размахивая автоматом. В самом низу он увидел бандита.

Его лицо, залитое кровью, почему-то, было умиротворенное. Их глаза встретились. Он был ранен. Мальчишка от волнения никак не мог прицельно направить автомат и стрелял наобум. Патруль добавил огня звонкими длинными очередями.

Полковника спасла соломинка, толстая длинная барная трубочка, лежавшая в кармане френча. Еще в детстве он слышал о древних воинах, которые часами прятались в болотах, озерах и в реках, выставляя на поверхности лишь соломинку, через которую дышали.

И Дукс плыл по ночным прохладным водам Дуная. Он был счастлив, что читал хорошие книжки и был еще жив. Выстрелы затихали.

Все было бы хорошо, но он был ранен. Пуля задела его левый бок. Он лежал на спине, не шевелясь, иногда высовывая лицо, рассматривая тысячи

звезд южной ночи.

Он привык вытаскивать зубами из раны шрапнель и осколки, терпеливо молчать во время нестерпимой боли, менять бинты из подручных средств во время боя. Специфика его работы была такова, что все ранения он получал в самом разгаре задания.

Затих гвалт моста и шум полицейских машин по берегам реки. Полковник выбрался в районе Вишницы, там, где уже заканчивался город и где было неровно написано «На краю свету». Дукс пытался безуспешно согреться. Все его тело било лихорадочным ознобом. Замотав кое-как рану, в которой засела где-то глубоко пуля, шатаясь, он отчаянно двинулся на восток. Сознание иногда покидало его. Вместо пыльной земной проселочной дороги появлялась лунная дорога, сверкающая нестерпимым антрацитом из его двадцатилетнего сна. И тогда, шатаясь, появлялся его друг, прильнув к Полковнику и поддерживая его разорванной нитью избранного. У которой есть начало, но нет конца.

По Дунаю прошел тяжкий утренний вздох. Дукс прошел два километра, но у этой дороги не было ни времени, ни пространства. Вся его жизнь уместилась на острие иглы. Игла протыкала ткань мироздания, обрывала чьи-то судьбы, оставляла узелки памяти и прочерчивала линию судьбы.

У этой линии не было ни начала и ни конца. И эта линия была божественная.

«Спасибо друг, – обезумев, произнес Полковник. – Ты показал мне не только место. Спасибо, тебе, дружище!»

*

С северо-востока быстро светало.

«День будет жарким, – подумал Полковник. – Благословенное место». Редкие игрушечные дома утопали в буйных разнообразных растениях. С первым утренним светом активизировались птахи, громко торопясь отрапортовать светилу о своем существовании.

В таком восхитительном месте, казалось, не должна находиться тюрьма, цементный завод и тем более резиденция Махера. По еле уловимым приметам Дукс понял, что он находится на нужном месте, которое угадывалось по общей планировке, мощным глухим автоматическим воротам, основательному высокому забору, уходящему вдаль, камерам, установленным через каждые пятнадцать метров, и фигуркам в черном, знакомым по Гонконгу.

Недалеко от резиденции была видна глубокая колея от гусеничного трактора. Пройдя пару сотню метров, Полковник обнаружил и сам русский ДТ-75. Это был древний устрашающий бульдозер, каких уже не увидишь в игрушечной Европе. Дукс с трудом завел это чудо. Он почувствовал себя колхозником на распашке целинных земель, значительным и важным. Приблизившись как можно ближе к резиденции, он направил трактор прямо на ворота во все его бульдозерские лошадиные силы, а сам спрятался в зеленой чаще.

Стрельба по гусеничным трактам бульдозера немного напоминала взятие города Зава. Охранники палили из разнокалиберного оружия по железной горе. Но катерпиллер не сдавался и, в конце концов, пробил дыру в ограждении. Может быть, трактор и продолжил бы свое победоносное шествие, сокрушая стены, однако махерцы облепили его и с ненавистью начали вырывать латунные трубочки и разноцветные провода. Бульдозер тяжело выдохнул и затих.     

В суете махерцы не сразу заметили парламентария с поднятыми руками и держащего белый флаг. Сорок стволов одновременно нацелилось на Дукса.

*

– Всё те же лица, – рассмеялся Полковник, узнавая того же начальника, который некогда арестовывал его в Гонконге. – Все повторяется и в этой круговерти убежать невозможно от себя.

Офицер осклабился.

– Мы тоже научились исправлять ошибки, выбрасывая старые черновики.

– У вас что-то новое? Серная кислота, раскаленные наручники, максуби?

– Нет, хуже! Будет нечто новое и веселое, – сжав зубы, сказал начальник.

Сорок охранников ввели Дукса в приземленное большое здание. Они передали его новоприбывшему ужасному охраннику, чем-то похожему на трехголового Цербера из дантовского первого круга ада.

Остроконечные четырехгранные светильники, которые он уже где-то видел, и приглушенная кладбищенская музыка настраивали на торжественный невеселый лад. Слово «выход» нигде не просматривалось. Белая стена разверзлась там, откуда еще никто не возвращался. Полковник с любопытством оглядел просторное помещение. Светлые высокие стены из новых композитов со встроенными многочисленными лампами заливали холл нестерпимым светом.

Сотни новичков понуро ожидали свою участь. На некоторых были видны следы побоев, поэтому они выглядели затравленными. Откуда-то, казалось из стен, появлялись сотрудники организации, выглядящие чрезвычайно солидно, смесь белого халата, мундира и объемной воздушной накидки. Важно, горделиво и сосредоточенно они сновали повсюду и исчезали в белых стенах.

Дукс незаметными мелкими шажками приблизился к толстощекому, грузному сангвинику-весельчаку.

– А это кто?

Вдалеке стояло несколько сотен человек. Они жались друг к другу, вид их был настолько жутким, что у Полковника волосы встали дыбом. Иногда они выкрикивали нечто непонятное, подобно звукам глухонемым.

– Эти с того света.

– В каком смысле?

– В прямом. Эти только из холодильных камер.

– Ну и компания.

Сангвиник, казалось, улыбнулся.

– Ты, парень, не поворачивайся и не болтай. А то отведаешь плетку.

Действительно, на некоторых людях были видны явные рубиновые следы побоев. Скоро он окончательно уверился в этом. Во главе этой нестройной толпы некто начал громко высказываться. В считаные секунды появились санитары и несколько непонятных личностей. Они будто бы ждали приказа, стаей набросились и жесточайше отметелили недовольного, используя кулаки, дубинку, электрошок и плетки.

– А эти кто? – Дукс тихо спросил, не поворачиваясь.

– Эти хуже людей. Это добровольцы. Больше всего их бойся!

Добровольцы во главе с санитаром утащили избитого в какую-то щель, замуровав его за белыми ровными стенами.

Время остановилось. Полковник видел, как новоприбывшие выходили из разных дверей и исчезали. Люди казались упакованным товаром из супермаркета. Про некоторых, казалось, забывали и они валялись на мраморном полу.

Дукс подсчитал проходимость новобранцев. Оказалось, не более трехсот в час.

«Немного», – подумал Дукс. «По сравнению с рождением трех детей ежесекундно современного человечества. Пусть даже у Махера десять таких пересылок, он обречен. Стать очередным сотрясателем мира он, конечно, способен. Он даже может кратковременно повлиять на необратимые процессы человечества. Но это лишь приведет к понижению вита, макро-коэффициента жизни, изначально полной любви и добродетели».

*

Полковник вошел в состояние, близкое к летаргическому сну. Он понимал, что вот-вот придут двое белых, как ангелы, санитаров. Ему придется испить полную чашу телесных страданий и превращений. А потом они возьмутся за душу.

Он видел души санитаров, руководителей исполнителей воли Махера и его топ-менеджеров. В них читалась давным-давно обрисованная запрятанная граница невнятных возмущений, полная раздельность индивидуумов. Они играли какой-то безумный спектакль. Представители организации носили еле уловимый дресс код, дабы личности не выделялись из определенных границ и профессиональных параметров, установленных его шефом, и подери баттхерт, конечно, любили свою профессию, радость от короткой порции безграничной власти над подобным, с особым наслаждением палача.

Дукс отчетливо представил среднестатистического сотрудника этой организации, как он в обеденный перерыв весело поедает овощной супчик в семейном кругу, спрашивает об оценках детей в школе, думает о починке утюга и покупке новой кровати. Между делом с утра отправляет на тот свет двух несгибаемых, а к оставшемуся применяет четвертую степень устрашения. С удовлетворением наблюдает, как будущий неотесанный сотрудник пишет повинную и добровольно продает душу за тридцать серебренников армии Махера, а потом довольно запивает горячим шоколадом за один доллар из автомата.

Полковник вдруг представил процесс чуда воскрешения крионики после введения экстракта. Он увидел город душ, готовых к воплощению к жизни. Он никак не мог осознать, где обитают души. В глубине земного шара, на небе, на обратной стороне Луны? Может быть среди землян, блуждая среди селений, где им когда-то было хорошо. Или на Солнце, где в немыслимом огне рождались и рождаются атрибуты души.

*

Дукс увидел, как душа, только что оплодотворенная зачатком в предвкушении волнующего восторга божественного таинства, падает в кипящий котел дифференциации и активно ищет свою судьбу в мириаде развилок предопределений. Как, подобно искусственным и природным морям, различает настоящее, подлинное от подмены. В этот миг душа может сильно бояться несовпадения с желаемым. Идеальная мечта может превратиться в исковерканную судьбу, фальшивку или даже фабрикацию нелегкой. Никто не знает в этот момент, какой будет у нее жребий. Знают, может быть, лишь мойры. Однако душа может почувствовать в этот миг путь наверх или падение вниз.

Именно поэтому зачастую в некрасивом, безнадежном закомплексованном создании может жить великая растущая душа. И наоборот, существо, отмеченное талантом и печатью чистоты, разваливается по частям и на твоих глазах падает в преисподнюю.

И огонь любви может осветить и в преисполненных небесах, и в девятом круге ада, из которого вовсе нет выхода. И вот душа вдруг удивляет миры самым высоким полетом вверх во славу Творца миров.

*

Война уравнивает всех одной неизбежностью. Война даёт душе шанс осветить самые мрачные её закоулки, разбить черные чертоги ненависти чистыми слезами раскаяния, услышать последние слова и увидеть улыбки умирающих героев.

Но есть и другая, оборотная сторона войны. Она заставляет отправлять высокоорганизованные добродетельные души, которые добровольно падают в собственную преисподнюю, противную всей их сущности, осмысленно, косвенно или непосредственно уменьшать разновидности существ и вечно разговаривать с отправленными на тот свет.

Полковник вдруг увидел дерево, невидимое для них, дающее иной жребий: либо пасть в бездну, либо вознестись божественным сиянием.

*

Сильный свистящий удар бечевки до основания разрушил остатки его грез. Санитары, болтая о чем-то между собой, затолкнули Дукса сквозь белые стены и отфильтровали его в одну сторону. Комиссия, человек двадцать, впилась в Полковника. Проходя по кругу, санитары пропускали Дукса через массу приспособлений, датчиков и онлайн сканеров. Инквизиторы смотрели на бегающие картинки мониторов. Они пристально, эмоционально и профессионально рассматривали новичка, заставляли высовывать язык, обнажали ягодицы, требовали произносить скороговорки и ставили в компьютере крестики и нолики. Вся информация отображалась на огромных экранах.

С любопытством Полковник рассмотрел зерцало устрашений плоти, видимо от сотворения мира. Многие из них Дукс уже опробовал на собственной шкуре. Изображения в графике были исполнены  чрезвычайно талантливо. Мелкой латиницей были подписаны названия. Картинки были пронумерованы, как карты пасьянса.       

Публичный театр наказаний, пыток и казней как средство для очищения от нежелательных элементов был всегда и существует до сегодняшнего дня: башмаки с шипом, вилка еретика, кресло для ведьминого купания, кошачий коготь, четвертование лошадьми, груша-пресс для черепа, колыбель Иуды, гаррота, винт, испанское кресло, пектораль, айрон мейдн – нюрнбергская дева и лизание копыт козы, смоченных рассолом, так живо описанным Ипполитом де Марсильи.  

Наказание стеной, утопление в болотах, битьё камнями с наркотиками, заливание горла расплавленным золотом, длительное удерживание кислоты в глазах, корытная пытка, раздавливание тяжелым предметом, ломание спины, вставливание шипов в мочеиспускательный канал, растворение соли в распоротом животе, обнимание с мертвым, фитиль, лодка с отверстиями, подушечка для булавок, получеловек на раскаленной медной решетке, накачивание уксусом, шири, привязывание трупом и наматывание нервов на палочки.

Разные народы добавляли своё в эту потрясающую сокровищницу. Прогресс двадцатого века добавил такие современные извращения и новшества, как: перекрытие пищика колунами, сжигание в паровозной топке, электрический стул, замораживание на свежем воздухе, растворение без следа в серной кислоте, накачивание ацетоном, парилки, зажимание в тиски мужских гениталий, инъекции бензина в вену, циклон 7, отсутствие сна и афганский красный тюльпан.

Полковник был сильнее физических устрашений. Он боялся одного – предать себя. И тогда внешний мир успокоит его маленькой теплой ложью.   

*

Дукс, как хорошо подготовленный специалист конца двадцатого века, был искушен теорией и практикой системы домино. В недрах глобальных войн столетия родились новые виды манипулирования людьми. Двести пятьдесят стран, маленьких и больших, превратились в огромный полигон нового быстрорастущего мира. Появились зловещие серьезные учреждения управления большими потоками людей, где человек рассматривается как среднестатистический набор определенных параметров который, боже упаси, не должен выходить за рамки принятого. Проникнув во все слои общества эти организации, так или иначе, породили призрак тотальных обществ. Их внутренняя логика отрицает естественные запрещения Творца и человеческий естественный катехизис, мотивируя это важными высокими туманными интересами и давая осмысленный карт-бланш со страшной лицензией. Оснащенные самими передовыми технологиями и солидной экспериментальной и информационной базой, эти организации вместо пыток, казней и отречений заставляют общества играть в театр марионеток, эффективно манипулируют дозами лжи, страха, заведомо фальшивыми воодушевлениями, используют весь арсенал управления людьми. Вместо сжигания на кострах, повешения и расстрелов государства, чаще всего, стали использовать мягкую сдерживаемую силу, создавая привлекательный имидж. Огромные компьютеры, накаченные тысячами элитных мозгов, получающих зарплату выше среднего, создают ежедневно долгосрочные сценарии в каждых сегментах общества и отслеживают личности, которые выпадают из обоймы. Специалисты оттачивают медиаторы катамнез репортажей, взламывают личное пространство, используют психотропные средства, запугивают угрозами потерять работу. Взращивают ненависть, слегка прикрытую фиговым листом. Придумывают рафинированные остроумные подставы. Помещают в тюрьмы, в психушки, или же эффектно отправляют неугодных на тот свет. Как поговаривал один великий манипулятор: «Чтобы в ложь поверили, она должна быть чудовищной».

*

И вот перед ним возникла бесконечная стена. Стена отчуждения, подлости и страха. Цунами, которое способно разрушить его эго до основания.

Но он знал и другое. 

В конце своей жизни он увидел свет в конце тоннеля. Он ужаснулся и не испугался покореженной груды заблуждений и желтого болота самообмана. Каждый день, каждый час, каждую секунду первыми неуверенными шагами он начал вычищать в себе полипы собственной грязи, своей лжи и убийства прекрасного, падая и вновь поднимаясь.

И разрывая путы, двигаясь навстречу урагану, Дукс пытался творить нечто невозможное, возвращаясь к первоначальной чистоте и покаянием спасая двести поколений его рода.

Он знал, что сумеет вернуть не только себя. Но и многих других.       

*

Полковник заметил, что каждому шедшему присваивался номер жетона из трех цветов: золотистого, серебряного, бронзового. Дуксу прилепили серебряный жетон. Соседу нацепили бронзовый табель. Его интеллигентное лицо было заплаканное и несчастное. Из его гортани постоянно вырывались всхлипывания и стенания так, что было видно, что человек полностью раздавлен.

– А вас куда?

– В ад! – Он неожиданно успокоился и сказал твердым голосом. – Золотистым дают новую форму. Их берут без дознания. Серебряным допросы и пытки, с изменением сознания, – он снова запричитал. – А от нас останется лишь переработанный покров и кровь. А наш прах будет развеян.

– А любовь вечная существует?

Полковник понял, соседу есть что рассказать, но уже этих двух людей разъединила эта случайная встреча навсегда. Ему выдали полосатую тюремную форму с чепчиком и оставили в параллелепипеде без окон, без стула и стола. Дукс с энтузиазмом прошёлся по крошечному периметру. Само время застыло в центре пространства по команде «вольно». Тишина объяла его существо. Никакие звуки не доходили до него. Внешний мир, полный тревог, опасностей и постоянных раздражителей, в мгновение беззвучно закрылся. Он насладился новизной ощущений. Стены камеры были, видимо, из эффективных звукоизоляционных панелей.

*

Вдохновение, нежданно-негаданно, нахлынуло на него, как вздох весеннего ветра, как трепет волнения главных слов, как инстинкт приглушенной смертельной опасности.

Ангелы бесконечными цветными калейдоскопами распутывали недостающие новые цветные яркие изображения, перебирали, как огромные пасьянсы, чьи-то бесконечные варианты бывших жизней. Он видел их вторые и третьи невидимые ряды, показывая совсем другое звучание и смысл, рождение и смерть, любовь и отупение, с неведомыми словами и нотами, которых нет.

*

Дукс уже не помнил, как он оперся в каком-то неестественном положении и, как из тумана, материализовалась крупная холеная белобрысая лоснящаяся харя, которая поводила рукой и сказала:

– Пьяный?

Полковник инстинктивно выпрямился:

– Вообще-то я трезвый.

Это было совсем глупо.

Могучая морда, с аккуратной бородкой, с явным демоническим желанием быть абсолютным начальником уезда, с вкрадчивым голосом, садистскими наклонностями, с глубоким знанием человеческой души и тела, будто это прочитанная книга, казалось, неожиданно вот-вот улыбнется и скажет: «Я пошутил». Но тот посуровел, сжал зубы, глаза остро уставились на Дукса и он с ненавистью приблизился вплотную.

– Не прикидывайтесь, не хватало, чтобы я за вас расшифровывал.

Он схватил его своими сальными красными пальцами за горло.

– Пошли.

Они прошли через мрачный коридор и оказались в кабинете, где его ждало еще два начальника.

– Лист озаглавьте. Без моей подсказки.

Полковник начал писать что-то вроде краткой автобиографии. Через несколько минут все трое за столом поспешно схватили лист и жадно впились глазами в текст. По мере чтения лица их мрачнели, а потом белобрысый начальник вскочил со стула и яростно крикнул:

– Вы что написали?! Сочинили ненужную автобиографию. Ваша писанина только в туалете годится. Вы решили поиздеваться над нами! Вы будете писать правду?

– Мне добавить больше нечего, – произнес Полковник.

– Вы, вероятно, меня не понимаете, я вас спрашиваю, какой вывод вы сделали для себя? – приставал начальник.

– Так я же сказал.

– Ну и какой вывод для себя вы сделали? Вывод, вывод?

– Написал и расписался на нем.

– Мы не ошибаемся! Мы ни с чем не будем считаться. Повторяю, нам все дозволено и считаться мы ни с кем не будем.

– Вывод…

– Руки по швам, приступай к делу! – ухмыльнулся белобрысый толстяк.

Началось жуткое побоище. Семьдесят ударов хлыстом, резиновые дубинки, обгоревшие электрические провода, палки, табуретки… Жгли тело сигаретой, зажигалкой и свечой. Избивали бесчеловечно всем: вешалками, линейками, пресс-папье, ключами, сапогами, ботинками, кулаками и по бокам. Били коленями, особенно больно было по голове. Плевали в рот. Угрожали «сделать тоненьким», обзывали «водолазом», во всех их действиях виделись ложь и провокация. Страшно было поверить, что всё это переживает живой человек. Но это было лишь начало.

Через несколько часов Полковник пал частично духом.

– Вот так будет и с тобой, – распорядился Белобрысый и помощники начали Дуксу трубить в уши.

– Вы меня не запугаете, не боюсь я вас, вы еще ответите когда-нибудь за то, что хватаете невинных.

– Сам сказкам! Мы тебе включим трансформацию сознания, – сказал Белобрысый.

Его бросили в цементный подвал с гниющей плесенью. Потом утащили в помывочную, отмыли шлангом, одели в новую серую приличную робу и провели в наручниках под присмотром рослого санитара в светлый сверкающий кабинет с загадочной крупногабаритной медицинской техникой. Санитар, фельдшер и цветущая дама, помогли одеть Полковника в нечто, похожее на гидрокостюм или плотно облегающий скафандр, так, что у него остались лишь дырочки для глаз, носа и рта.

– Больно будет? – спросил Полковник.

– Нет, – равнодушно сказала дама.

– Вставай, – скомандовал санитар. Они подвели этого странного космонавта к специалистам, их было пятеро. Они индифферентно поглядывали на окукленную жертву и неотрывно смотрели в экраны мониторов. Начальник команды с незапоминающимся лицом прятался за толстыми маленькими очками. Он смотрел на несчастного с циничной улыбкой, как будто бы он знал секрет, которым обладал старший офицер.

– Смотри, – он весело открыл толстую пухлую виртуальную папку с большим монитором. – Мы подготовили некоторые выдержки из твоей, можно сказать, трудовой деятельности.

Слайд-шоу беспристрастно раскрашивало его беззаботное детство, фиксируя определенные моменты, такие так: мучение кошек, ранняя игра в папу маму, ломание общественной техники, воровство яблок на овощной базе. Короткими эпизодами показывались пацифистские настроения: келейный отказ в Анголе убить солдата из операции Протеа, самоволки, общения с иностранцами, лазание в окна, внутреннее инакомыслие, кража военного имущества по мелочи, откровенная трусость, бегство, слабость и, в конце концов, предательство. С возрастом Полковнику приходилось бросать солдат, заводить взвод в болото, кормить людей пустыми обещаниями, откровенно обманывать их, спасать свою жалкую шкуру и врать всем, что ты настоящий спасатель. С годами он научился расширять мир и видеть его, как бы сверху. С грустью Дукс видел узкие шоры границ человеческих деяний. Выходя из очерченных красных флажков, он взирал на суетливые уклады с желанием жалеть разноцветные миры, быть дарователем жизни, радоваться положительным развитиям и этим быть счастливым.

Горькой пилюлей обратной стороны его жизни была его работа. Зачистки, стрельба, выманивание противника, тайные убийства, подставы, обманные маневры, антитерроризм, управляемый терроризм, взрывы дамб, реки крови… Паче чаяния в его сердце затеплилась надежда, что он сможет изменить свою судьбу, что он станет предвестником новой формации. К концу дней своих он стал превращаться в почти меннонита, человека, который жадно ловил глоток свежего воздуха нового рождающегося мира.

– Готов? – начальник показал рукой на нечто, похожее на саркофаг.

– Тебя как зовут? – спросил Дукс.

От неожиданности тот ответил:

– Шон. А тебе зачем?

– Вижу тебя насквозь. Ты прячешь за толстыми очками сгоревшие несбыточные детские мечты. Почему? Отсутствие любви? Работа, окруженная железобетонной ложью, где сама истина давным-давно когда-то потеряна? Более того, когда-то первый ход был кем-то сделан неверно, а ты продолжаешь отвечать за это, подобно винтику заржавленной махины?

Шон яростно засверкал очками.

– Иди, маленькая вошь. Тебе там будет хорошо.

– Инструкция запрещает?

– Нарываешься?

– Откровенность за откровенность?

– Изволь! Я американец! Из рабочих. Мы Бабели. Моя любимая работа – давить таких как ты. Ты не просто какой-то предатель. Бакалавр! Ты, и все оставшиеся пройдут через нашу организацию… Смерть баям! – свирепо исступленно выкрикнул он.

Перед изменяющимся сознанием, которое хуже смерти, Дукс искренне и добро рассмеялся. Он пожалел этого палача, который так и не смог и не хотел избавиться от своих любимых комплексов. И в последний миг он поверил, что сумеет непостижимым образом победить. Любовью.

Он был спокоен, и его душа легко и безмятежно летела через все девять цветов, девять границ и девять миров, приближаясь к небесному несказанному свету.

После ряда манипуляций, таких как: уколы транквилизаторами, психотропные средства, временное удушение определенных частей мозга, дозированный местный электрошок, избирательное стирание памяти, расслабление жменями разноцветного фармака и мощное возбуждение производными бензола Полковник стал терять собственную идентификацию. Его лицо стало превращаться в страшный волчий оскал. Руки его начали подергиваться подобно лапам спящей собаки. По всему его существу разлилась лютая ненависть ко всему живому, замешанная на неверии и страхе. Он перестал различать истину, к которой он шел всю свою жизнь. Вырезаясь, придушиваясь, вытравливаясь новым компьютерным программным ножом, его личность отрезалась по частям. Перед ним выявлялся новый облик: злобное примитивное животное, жаба с комплексами, старая перечница, несвежая бездарность. Первичная сила стала оставлять его.

Некогда огромная душа стала заполняться пустотой чужих энергий, бессмысленной усталостью вечной войны и тупым ожиданием конца пленки черно-белого затянувшегося фильма под названием «жизнь».

Дукс перестал быть соответственно самим собой. Он ощущал себя бомжом в чужом городе, без средств, окруженным полным безысходным одиночеством. А потом, когда переболели его глубокие раны, закаченные анабазисами, наступило временное фальшивое наслаждение. И тут с безысходным отчаянием он увидел, как в самую глубину его естества медленно вползала длинная серебреная нить, размахивая чужеродной энергией бессмертия. В глазах блеснули слезы отчаяния, какие бывают у высокоорганизованных животных.

Дукс понимал, что уже никогда не сможет быть самим собой, безвозвратно теряя код себя. Он молчаливо молил о пощаде, о конце дней своих, но он знал, что ему придется проиграть на всех фронтах, сдаться и потерять всё. С расширенными зрачками будто бы через микроскоп Дукс видел, как болталась эта энергичная длинная пугающая блестящая неизвестность, которая решила превратить его в оловянного солдатика чужой воли, убив самого себя при жизни.

Санитары с удивлением видели, что что-то пошло не так. Привязанный ремнями к трубе новобранец горел в невероятном жару. Его тело било страшной дрожью в лихорадочном ритме.

– Смотри, он ведь может загнуться, – выдавил кто-то из санитаров.  Действительно, шкала температуры тела уже показывала 42,7 по Цельсию.

Шон распорядился, чтобы вызвали военного врача.

Ему поставили сильнодействующий жаропонижающий укол. Однако через несколько минут стало понятно, что это не действует. Тело Полковника корчилось в судорогах, в каком-то бессмысленном жутковатом танце. Он рычал, ревел, издавал гортанные низкие звуки. Все тело истекало горячим потом, а на его ужасном бессмысленном тупом лице-маске пузырилась пена у рта.

Некоторых санитаров стошнило. Военный врач поглядывал маленькими глазками на агонизирующего пациента и на удивленного начальника.

– Ну? – вопросил Шон.

– Это не человек, а какой-то шаман! – пробормотал военный врач.

– Ну что посоветуете?

– Может быть пристрелить? А то могут быть проблемы.

Тело выгнулось и стало натягивать ремни, стуча по пластиковой трубе все сильнее и сильнее.

– Так уносите скорее! Технику поломает. Денег стоит! 

Мощные санитары схватили пациента, извивающегося как червяк, замотали ремнями и утащили, как куклу, в сливную. Его донесли до места казни и положили на возвышение. Обычно туда клали неисправимых. Шон попросил санитаров удалиться. Он задумался, вытащил из кармана устрашающий огромный пистолет «Орел пустыни ДЕ», калибром .357 Магнум, поигрывал им, целился в различные места тела, оскаливался, подергивал головой. Наигравшись, он включил короткую торжественную музыку, отошел на пятнадцать шагов, одел наушники и подготовился к стрельбе, как в тире.

*      

Когда во время ранений сама жизнь висела на волоске, ему открывались фрагменты предместий невероятных чертогов с прекрасными существами, большими и малыми, и количество их было велико. Через голубую дымку, находясь в промежуточном состоянии предчувствии смерти, он едва угадывал очертания неизвестного, нереального, бесконечного, чудного города, которого нет.

*

Но теперь Полковник оказался в абсолютно другом состоянии. Он

оторвался от крепких нитей, которыми опутала его жизнь, привязывала миллиардами паутин и окукливала его свободолюбивую глобальную душу. Он видел одновременно и прошлое, и будущее, и настоящее. Лабиринты жизни стали вдруг видимы и проницаемы. Он плыл по Космосу, преклоняясь перед приближающимися душами: живыми, ушедшими, будущими, бессмертными, тленными, рождающими бесконечные формы, малые, огромные. Созданные из другой материи, непостижимой для людей. Страхи деяний и сожаление рождений отступали. Архитектура до бесконечно малых и до бесконечно больших величин выстроилась в единый ковёр безбрежных различных вселенных, дающих возможность бесплотным существам мыслить, чувствовать, страдать, болеть, восторгаться, создавать, наслаждаться, успокаиваться, бороться, отчаиваться, побеждать и жить.

Он ровно и легко постигал дыхание жизни в глубинах немыслимых тяжестях земли, в потоках плазмы на острие тонкой иглы и приобретал утерянные ключи от познания добра и зла, дарованные Создателем. Он преклонился перед торжественным великим многоголосым созвучием полуденных теней жаркого дня, переполняющегося хором любви и торжественного томления рождений, размножающейся живой бесконечности. В небесах столкнулась окончательная последняя битва между добром и злом.

И в это мгновение пришла она, качнулась над высокими мостками синевы в ярком белом сиянии невесты и шагнула к нему. Он узнал её. Сотни зрителей: друзья с чистыми помыслами и злодеи, братья по духу и насмешники, все преклонились перед ним, побеждая тлен, боль, горечь и навязанную чужую боль. Он был равен ей и во всех Вселенных прошел рокот великих душ. С немыслимой сдержанной силой он сделал первый шаг вокруг её первородного хунцула, который знают лишь боги, и она ответила тем же недоступным кодом будущей любви. Его земная сущность в изумлении пала в прах, не смея поднять взора на танец богов. И огненная сверкающая колесница ангельским хором двинулась в небеса, с многочисленными разнообразными живыми шахматными фигурами, с невидимым грохотом, сильнее рождения звезды.

*

Шону недавно исполнилось сорок один. В колледже недалеко от Спрингфилда он получил диплом не сразу. Некоторое время служил в вооруженных силах США. Долго работал охранником в университете Иллинойса, в свободное время посещал лекции информатики. Потом вдруг пошел в гору. Его маленькие поросячьи глазки заблестели от плохо скрываемого тайного удовольствия. У него была темная шевелюра с чубом и с вьющимися прядями, квадратные очки и небрежная небритая щетина, которая обычно исчезала лишь перед вышестоящим начальством. Он стал часто брать недельные отгулы, перестал нуждаться в деньгах и женился на малазийской студентке. Шон никогда не рассказывал никому о том, где он работает и куда уезжает. Жена и дети привыкли не спрашивать папу ни о чем. Семья, не считая отца, тратила 150 тысяч долларов в год, имела солидный дом и бунгало на Гавайях. Налёт секретности придавал семье дополнительную пикантность.

Шеф, которого никто никогда не видел, давно заприметил особо одаренного сотрудника и постепенно продвинул его по служебной лестнице топ-менеджмента. Однако тому быстро становилось скучно работать в конторах Махера. По-настоящему Шон раскрывался на полевых работах, особенно на «королевской охоте». Это была его стихия. Он преуспел в охоте на людей.

В зловещей конторе считалось, что чтобы получить качественный материал жертвы её нужно сильно накачать адреналином. Как правило, перед этим составлялся экспресс портрет несчастного. Выстраивался рейтинг привязанностей горемычного и того, чего он больше всего боялся. Тревога клиента достигала своего апогея.

Фантазии Шона не было предела. Он гордился своими красивыми решениями, касающимися разнообразных фантастических интеллектуальных загонов, и достаточным количеством вабищиков. Когда, после сумерек, появлялся его зеленовато-серый капюшон, почти не касаясь земли, то у несчастного перед смертью оставался только ужас.

*  

Шон считал себя прекрасным снайпером. Он поднял двумя руками тяжелый Магнум, повернулся спиной, мгновенно развернулся и трижды выстрелил в приговоренного. Он не понял, попал ли, затем снял наушники и приблизился к расстреливаемому.

Тот, казалось, был живой и спокойно безмятежно дремал. Его лицо было полно одухотворенности. Темные выпуклые рельефные тени плыли по непонятным для него траекториям.

«Это какой-то глюк!» – тихо сказал сам себе Шон.

Он приблизился вплотную, зажмурился и выстрелил в несчастного. Открыв глаза, он был уверен, что увидит лишь кровавое месиво. Но в этом месте умиротворенно глядел наивный старец, игривый мудрец, исполненный добром агнец. Шон побледнел.

Его учили, что иногда в миру являлось нечто вон выходящее, которое могло бы возмутить усредненное русло бытия. Шон решил выпустить в несчастного полную обойму. Вышла осечка. Этот сумасшедший в душе улыбался и веселился. Он заразительно смеялся над мрачным лобным местом, разбивая вдребезги память о тысячах жертвах, кричащих перед смертью.

Шон убрал со своего лица холодную фальшивую маску. Он отшвырнул Магнум. Они вместе стали хохотать над этим нелепым и прекрасным миром.

– Ведь я тебя убил, – захлебываясь от радости произнес Шон. – Но этого не может быть?!

– Ты знаешь, есть любовь. И даже смерть бессильна перед нею.

*

Преображенный и совсем иной Полковник встал. Шон склонился пред ним, как перед иконой. Дукс поднимался из ада через запутанные коридоры, тоннели и шахты. Шон, выпив полную фляжку неразбавленного шотландского виски, шел за ним, подобно новоявленному Санчо Панса. Ему немыслимо захотелось снова закурить.

Пробивая внутренним зрением толщу сотен железобетонных перекрытий, эти двое ждали друг друга, Полковник и Махер. Оба знали, что они встретятся.

Оба знали, что бункер окружен. 

Уже сутки сотни аэропортов в радиусе тысячи миль были полностью заблокированы. Военно-воздушные силы десятков стран были подняты в воздух. Сотни ракет различных видов были нацелены на небольшой пригород Белграда. Город был охвачен плотным кольцом: армией, полицией, спецслужбами.

В свете последних событий были созданы особые подразделения военных психологов. Они проверяли различными тестами и гражданских лиц, и военных. Мрачные черные отряды чистильщиков с шевроном клюва чумы истребляли инфицированных больных, отправляя их в специальные зоны, окруженные военной техникой. Однако целые подразделения чистильщиков сами вдруг заболевали серебряной чумой, и свежие части отчаянно боролись с новыми больными. На десятки километров распространялся тяжелый запах нового вселенского холокоста.

Активно шла эвакуация гражданского населения. Город быстро пустел. Комендантский час был увеличен. Всякий, кто появлялся на улице в неурочное время, подвергался расстрелу.

Резиденция Махера была обложена полчищами танков, бронетранспортеров, пушек, управляемых гранатометов, ракет и дронов. Институт человеческой военной мысли поражал воображение своим разнообразием. С Дуная пришло несколько разномастных эскадр, наполненных различными подводными аппаратами. Повсюду были снайперы. Саперы везде делали подкопы

Впервые в новейшей истории все потенциальные противники собрались перед лицом страшной опасности. В Инджии, в двадцати пяти милях от Белграда, был расквартирован международный генеральный штаб. Вечные недруги столкнулись с друг другом, пытаясь выработать общую линию. Представители стран «изгоев» с каменными лицами ходили плотными группами. Представители Латинской Америки размахивали длинными устрашающими карабинами, иногда сдержанно задевали друг друга, иногда эмоционально высказывали все, о чем они думают. Разношерстные африканцы блуждали по городу, держа в руках свои калаши. Правильными рядами патрулировали сингапурцы, малазийцы, индонезийцы, тайцы, бирманцы, камбоджийцы. Все были одеты с иголочки. Особым отрядом сдержанно продвигались современные самураи. Многочисленным войском промаршировали индийцы. Превалировали над всеми, как всегда, китайцы, один из которых периодически поднимал табличку с иероглифами. 

В окружение руководителя в мусульманской белой одежде двигались офицеры в мундирах песочного цвета. Уставшие от многолетних войн, они своей тысячелетней мудростью поглядывали на европейцев, американцев, а также на израильских военных, которые, казалось, немо незримо улыбались.

*

Вечная война народов, сладкая и порочная, всегда иная, чем ожидается, дает высшее ликование победы и горечь поражения в обнимку с унижением, страданием и смертью. Переделать человечество за пять тысяч лет никогда и никому не удавалось. Казалось бы, что все человечество на миг попало на тонущий ковчег. Должны бы отступить на задний план все семейные заскорузлые дрязги народов перед общей угрозой. Должны утихнуть подобно растревоженным пчелиным ульям интриги, трения. Коалиции должны прикрыться фиговыми листами приличия.

Однако, в любом изолированном обществе, в большом и малом, практически сразу появляется энергетическая монада, которая раздает игровые роли, зачастую нетипичные. Безусловно также, что монада легко и быстро встраивается в ткань единства мира. Одному неожиданно приходится играть роль начальника, другому предателя, третьему стукача, четвертому весельчака, а пятому героя, спасителя всех. Подобно резвящимся щенкам, которые то играют, то больно кусаются, они продолжают завязывать прекрасные хитроумные узелки судеб, меняя местами мир и войну, врагов и друзей.

Иногда они переигрывают, в них появляется вселенская ненависть, похоть убийств, изменяя покаянию и отмаливанию судьбы. После массового убийства свобода зачастую переворачивается с ног на голову, и тогда неизбежно появляется армия тонтон-макутов, похожих на бойцов организованных преступных группировок. Война, уничтожая всё богатство созидания, проходит как болезненная лихорадка. На трупах и руинах искалеченных судеб строятся новые империи. Часто они бывают обречены на запустения, теряют первоначальные питающие истоки самоидентификации и превращаются в черных крокодилов алчности.

На колониальных окраинах витают исчезнувшие миры с тайными невидимыми городами и продолжают сосуществовать, как кирпичики вечного времени, в котором меняются лишь эпохи и декорации. Ты думаешь, что если кто-то и когда-то, пусть давным-давно, растоптал чужой прекрасный мир, вытравил память своей упёртостью, алкоголем и оправданием массового бреда, и ты можешь жить счастливо в полной амнезии? О, наивный! Твои прошлые миры будут вечно настигать тебя же. Но невооруженным глазом ты будешь видеть нечто: запустения могил, дорогие дома с запахом алкоголя и наркотиков, бессмысленную охоту на ускользающую прекрасную лань. Казалось бы, после последнего отстреленного аборигена обманчиво воцарились покой и тишина? Но не тут было. Огромное преступление, пусть оно и не твое личное, будет полностью исполнено и наказание воздастся, тяжелая ноша будет рассеяна во многих поколениях. На окраинах безразличия останутся навсегда былые злодеяния. Ты будешь вытравлять и обелять самого себя. Утихнет чья-то отчаянная боль, молодая глупость, пройдет эйфория кухарки, допущенной к решению вопроса о жизни и смерти. Ручьями и реками будут собираться человеческие судьбы в огромные потоки. Ты с радостью бы выбросил из карманов ненужные лишние каменья, которые тянут тебя на дно, тем более, что ты уже почти совсем забыл об их назначение. Но они в твоем сердце, в душе и в плоти. И огромная человеческая стремнина теряет многообразие, входит в черный тоннель, обретает единую форму мысли, убивает последнего тюленя-монаха с целью получить жир для смазки механизмов. И вот ты ходишь по пустым городам, дышишь ледяным одиночеством, с грустью осознаешь, что миледи умерла навсегда и придумываешь миры, которые унесло ветром.

Поэтому единственный способ – это на мгновение остановиться, зависнуть и поплыть против течения. Простить и понять, зажечь искру покаяния и двинуться навстречу всех мыслимых и немыслимых черных преград. И в опустевших чертогах к твоей душе, подобно чуду перед лицом Предвечного, предстанут прекрасные принцессы и короли. Постоянно теряя реальных материальных жителей перед входом в немыслимое прекрасное царство, через боль, страдания и покаяния, ты можешь войти в Царствие небесное. И в конце концов среди серой обыденности ты вдруг заслышишь гортанное пение: мир расцветёт, по которому уже скучаешь.

*

Еще в свои тринадцать-четырнадцать лет, бродя в туманной дымке Гудзона, Махер увидел неясные контуры своей империи.

Благодаря своему выдающемуся интеллекту он мог жадно проглатывать толстенные библиотечные фолианты в большой запыленной квартире тётушки за одну ночь, иногда выходя подышать в крошечный садик.

Днём он совершал первые свои деяния, зарабатывал первые баксы в Гарлеме и закладывал первые краеугольные камни невиданного будущего. Особенностью его метода было выстраивание логических цепочек, неожиданные озарения, приближение к истине и неутомимое желание исключать хорошо замаскированные неверные версии. Он понял, что запас знаний о мире старательно скрывался чьей-то неутомимой рукой в тайные глубины, оставляя человеку на поверхности лишь бледную надводную версию. С этим Майкл не хотел мириться. Поэтому половину его быстро растущего состояния он щедро вкладывал в то, что потом стало Интернетом. Видимо, он был одним из первых хакеров, который проник в железный мозг Пентагона и влез в мысли таких личностей, как Боб Тейлор и Винт Серф. В будущем ему удалось стать самым продвинутым пользователем Интернета. По всему миру тысячи взломщиков его невидимой корпорации просеивали и отслеживали сведения по особому протоколу, который создал он сам, и терпеливо уменьшали белые пятна информации.

Его работники не гнушались внедрением в самые засекреченные службы мира и собирали досье на ключевые фигуры. Сотрудников Махера разыгрывали втемную. Они получали достойную зарплату и по достоверной легенде делали важное хорошее дело.

Если у кого-то возникали подозрительные мысли, которые выходили за рамки всяких границ, появлялась жестокая группа для тайного уничтожения предателей. Гениальность его была в том, что все сотрудники его тайной полиции были «укушенные». Жизнь «здоровых» полностью зависела от «укушенного». А смерть и работа «укушенного» управлялись личной компьютерной программой Махера через серебряную нить, подобно героину, только сильнее в тысячу раз. Поэтому контакт с Черепом был вообще исключён, и «здоровым», и  «укушенным».

*

Можно было бы обрисовать Махера, как черного злодея, носителя темных сил, пожирателя младенцев, мерзкого старикашки Кащея, надоевшего всем существам. Но это было, конечно, неверно.

С детства ему иногда снилось в цветных снах, как по всему небу проплывали огромные бомбардировщики Б-52, истребители Ф-16 и большие баллистические ракеты Минитмен. В небе сталкивались друг с другом огромные армии. Летающих аппаратов было тысячи. И никто не хотел умирать. Для мальчишки-тинейджера этот страшный сон был абсолютно нелепым. «Почему какие-то неизвестные мне неприятные недобрые дяди должны отправить меня, родившегося совсем недавно, моих родителей и все человечество в огненную геенну? Испортить навсегда это прекрасный мир? Не оставить камня на камне и уничтожить последние звенья знаний?

Вехи кровавой истории человечества, которыми он с огромным интересом зачитывался, были всегда для него мгновением истины: переход от жизни к смерти, лязг битвы, позор побежденных, ликование победителей, стремительно меняющийся мир, порыв ветра, несущий грозовые облака и очищающийся от затхлости мир. Война – это и есть жизнь. Никто не может отклонить зло, рознь, неприязнь, ни в мире, ни в войне. Так было, так есть и так будет. Как только бессмертная душа воплощается на земле, она получает человеческий недуг в виде болезни взаимоистребления. Чем больше активизируются доброхоты, тем больше расцветает скрытая ненависть и вражда под мирным обличием. Неприятели со всех сторон круглосуточно учатся движению, которое называется «зажжение спички войны». Тлеющая фаза бывает иногда страшнее, чем горящее пламя, и демоны ищут хитроумные способы истребление человеческой жизни.

Лоно цивилизации, построенное на захватах, нападениях и атаках, как неизбежное зло, взращивается на крови и слезах. Турбулентный котел цивилизации, как данность, изобилует вооруженными конфликтами, как иногда сходящая с ума планета, которая посылает людям пожары, землетрясения, цунами, потопы и смерчи. Противостояния людей могут вспыхнуть в любом месте. Лютая ненависть друг к другу может довести до полномасштабного кровопролития с применением запрещенных видов оружия и геноцида. Как правило, на войне нагревают руки соседние народы, ища, подобно грифам, выгоду, создавая коалиции и пытаясь добить слабого. Цепь множественных факторов, которую невозможно просчитать, может создать случайную непостижимую конфигурацию. Топор упал, веревки лопнули, спичка вспыхнула. В мгновение ока мировая война превращается в реальность.

Как в ужасном сне, злой джин с восторгом и придыханием запускает тысячи ядерных боеприпасов, включает чудовищные секретные программы, любовно выращенные в тихих кабинетах и лабораториях смерти. Воспаленные мозги гениев-интеллектуалов, у многих из которых глубоко искажены представления о нравственности и добродетели, примиряют на себя сумасшедший агрессивный реальный жестокий мир. Некогда приличные люди, они попадают в мощнейшие жернова, навязанные бесформенной могучей страшной силой. Название ей голод, осмысленное интеллектуальное массовое убийство и смерть. И как всегда, испокон веков, расставится новая многомерная партия жизни. И пусть там будут одиночки-маньяки, дуэли, вендетта родственников и соседей, драки, битвы компаний, побоища, побеги из тюрем, охота на руководителей, погромы гетто, открытое неприятие других народов, религиозные столкновения, киллеры-боевики, классовые конфликты, революционные кровавые песни, подковёрная борьба за власть и ресурсы. Но мировая война?

*

Той осенью, в свои четырнадцать лет, Майкл поклялся избавить человечество от ядерного конфликта. Два года он разрабатывал сложнейший хитроумный гениальный план. Это, казалось, было невозможным. Радикально изменить мир. Стать первым и единственным тайным сюзереном в клубе лидеров двухсот пятидесяти стран, которые должны стать его явными или неявными вассалами. Махер прекрасно осознавал, что как только произойдет утечка информации или возникнет подозрение на изменения в сложившемся мировом балансе власти, он получит сотни могущественнейших государственных учреждений и частных компаний по всему свету, которые захотят мгновенно стереть его в порошок вместе с его новым порядком. Поэтому Череп никогда не нарушал три своих золотых правила. Первое: он никогда не вел никаких записей и не обсуждал эту тему никогда и ни с кем. Второе: всеми способами он всесторонне укреплял легенду легальности его обширного бизнеса. Третье: он никогда не нарушал законы стран, в которых он работал. До часа икс.

*

Имена ближайших «коллег», которые радикально изменяли мир в истории человечества, были известны всем. Продолжительность жизни этих великих зачастую была обратно пропорциональна их деяниям. Большинству из них не удалось насладиться плодами своих великих дел. Это было несправедливо.

Он будет единственным властелином, который сумеет, подобно древним библейским патриархам, выпить полную чашу божественных и земных наслаждений, осуществить немыслимое, увидеть невидимую вавилонскую башню синтеза языков и полноту тайных знаков, сконцентрированных в одном человеке, и вплотную приблизиться к небожителям.

Махер планировал тратить огромные ресурсы для кодирования всех жителей земли с рождения. В своих клиниках он новым способом осуществлял отсрочку болезней, менял заболевшие органы человека по вневременной технологии, дабы он стал ангелом жизни и смерти.

Череп собирался вытащить из небытия истинные знания древних греков. Его главное чудесное увлечение заключалось в попытке раскрыть тайный ларчик кодов недостающих фрагментов хромосом. В его лабораториях проводили первые опыты по синтезу божественного нектара, облака любви, соитий богов и богинь, полубогов и первых людей. Он искал редчайшие пары и раскрывал ответные формы для ключиков мироздания.

Для того, чтобы удержать в повиновении семь миллиардов жителей, Махер готовил секретную акцию в течение тридцати лет. Тайный корпус супермахерцев собирался по филигранным кусочкам по всему свету. Некоторые из них рождались заново с развитием крионики, иные нежданно исчезали и всплывали через несколько лет, а некоторых младенцев Череп покупал через подставных лиц в первые дни их рождения. Отличием высшей касты было отсутствие у них родословной, памяти прошлого, абсолютная уверенность в своей правоте, получение и исполнение ежедневных инструкций по коду Махера и очень высокая зарплата. В результате многолетней кропотливой работы ему удалось создать мощный корпус, миллион элитных супермахерцев. Они были рассеяны повсюду, во всех властных структурах всех стран. Каждый из них был готов внедрить еще сто обычных махерцев за короткий срок. Этого было достаточно для того, чтобы сломать любые границы самых мощных государств.

Но самым главным делом Майкла, его великим подвигом было бы принципиальное устранение возможности неуправляемой мировой войны. Как только появлялась вероятность большего опасного военного конфликта, включалась его программа. Люди Махера мгновенно задавали человеку гамлетовский вопрос: жить, умирать или стать махерцем. Управление махерцами осуществлялась благодаря удивительному браслету Черепа. Война же могла бы стать всего лишь веселой азартной игрой случая, подобно футболу, с неизвестным результатом, веселя себя и обитателей Олимпа.        

*  

Махер ликовал. Он ждал штурма цитадели. Подобно слепым щенкам все противники собрались в его ловушке. Все было готово. Ему было немного скучно. Он музицировал. Оставался всего лишь час. Поэтому, когда из небытия, из железобетонного многоуровневого ада вновь всплыл этот чудик, несчастная грустная тля, которая сама себя называла «Полковником», Майкл развеселился.

– Пустите его!

Проведя через десятки железных массивных дверей, его бросили на гранитный пол, почти голого, связанного по рукам и ногам. Вышколенные санитары удалились.

В сумрачном огромном куполе, вырезанном в скалистых породах Белграда, на самой высоте трансепта, лились божественные звуки. На какое-то время Полковник отдался спокойствию мироздания, плавающей на островах жесткой героической музыки. Дукс сразу узнал автора. Смахнув с глаз пелену боли и страданий, он видел, как невероятно быстро бегали по шпильтишу толстые волосатые пальцы Махера с многочисленными разнообразными мануалами, и его короткие толстые ноги в черных лакированных коротких сапожках выделывали невозможные па, приглушенно стуча по педалям. Заканчивая фантастическую симфонию, Череп спроектировал огромный живой земной шар, внимательно рассмотрел общую ситуацию, исчерченную линиями и цифрами, расширил глобус от пола до купола и увеличил картину с радиусом боевых действий в центре резиденции. Все шло по его плану.

Он спустился по железной боковой лестнице и подошел к Полковнику.

«Плачевное зрелище», – подумал Махер, разглядывая иссеченное окровавленное ничтожество в лице Дукса. Нежданным контрастом светились его спокойные безмятежные чистые яркие глаза. «Табула раса!?» – немного удивился владыка мира.

– Ты жалкий безумец, – вдруг прошепелявил Полковник. – Все великие властители мира очень плохо заканчивали. Одного настигла лихорадка, другого отравили, третьего ждала пуля. Исключения лишь подтверждают правила.

Череп, задумавшись в позе Наполеона, не сразу разобрал слова этого несчастного буратино с неясной дикцией.

– Причина очень простая. Ты существуешь во встроенном мире и, почему-то, не видишь целую галерею существ, которые являются твоими предтечами и твоими ангелами над тобой. Не видя начала и конца, ты, слепец, страдаешь легким аутизмом, выдавая желаемое за действительность.

Череп молчал. Он мысленно перебирал в голове многочисленные народы земли и они ему казались смешными карикатурными насекомыми. Они уже давным-давно подсели на лекарства, которые он, Махер, создавал и продавал, зарабатывая миллиарды долларов. Люди, попавшие на его удочку, были ему неинтересны. Он поднимался на немыслимую высоту.

Он снова услышал невменяемую речь этого ничтожества. «Как же это приятно, что у меня нет ничего общего с этим мрачным русским. Если я в будущем обзаведусь клоуном, то тот должен всегда быть легким и веселым».

Майкл на мгновение представил, что он будет делать с надоевшим фигляром. Например, как его будет пожирать злобная гигантская саранча.

– Совсем рядом с тобой есть высший недоступный мир. Если ты останешься в реальном материальном мире, ты не сможешь удержать тонкое покрывало действительности. Оно либо соскользнет, либо покроется ржавыми пятнами и дырами. Разглядев лишь кусочек узора ткани, тебе бы надо увидеть горнила высшего света. Но ты, упрямец, осознано оставляешь лишь кусочек железа своей действительности и плачешь потом о том, как быстро металл поедает ржавчина. Ты, очередной властелин, воздвигаешь высокую башню на кусочке реальности, которая, по большому счету, неведома тебе. Твое желание выстроить величественное здание разваливается уже при жизни, поскольку это неистинная постройка.

– А..? – с кислой физиономией Махер вполуха выслушивал примитивную мораль, которую прочитал еще в свои шестнадцать лет. «Как же отвратителен этот мелкий серийный киллер, который достает его последнее время. Как он вообще может, наглец, читать мне мораль. На человечишке, нарушившем все десять заповедей, негде было ставить клеймо».

– Ну?       

Полковник, чувствую себя полным кретином, собрался с силами, и выпалил с придыханием и пафосом.

– Тебя уже облепили невидимые непостижимые существа. Прекрасное небесное дерево может осиять человека, если он сам является его продолжением. Тогда он может достичь небес. Но если ты стоишь на изначально фальшивом фундаменте, тогда берегись. Серый лес уже жаждет втоптать в грязь единственное высокое дерево!

– Знаешь, у тебя был шанс: слушать меня. И у тебя было бы все хорошо. Ты дурак. Ты мог бы сделать что-то конкретное для меня. Но ты непонятно где витаешь. Мир реален. И он будет мой!

– Если ты сумеешь оставить этот свой идиотский неверный план, у тебя есть большой шанс.

– Какой же?

– Покаяние и искупление.

– Я думал, что ты умнее. Ты бинарный. Примитив.

– Ты считаешь, что между добром и злом существует третья сила?

Майкл молча вопросительно взглянул на него.

– Э, нет, – сказал Полковник. – Только поэтому добро всегда побеждает зло. Всегда.

Лицо Махера стало непроницаемым. Если можно так сказать, у Черепа отлегло от сердца. Этот двуногий стал ему не айс.

Дукс увидел, как Махер открыл дверь в оружейную комнату.

У входа красовался боевой немецкий ранцевый Клейф, созданный Фидлером, с фотографиями и цитатами первых огнемётчиков первой мировой. Это адское оружие имело чрезвычайно сильное психологическое воздействие. «Ранним утром 30 июля 1915 года английские войска были ошеломлены небывалым зрелищем: со стороны немецких окопов внезапно вырвались громадные языки пламени и с шипением и свистом хлестнули в сторону англичан. Бросая оружие, английская пехота в панике бежала в тыл, без единого выстрела оставив свои позиции».

Череп любовно погладил немецкие Веке, тяжелый Гооф, французские легкие Бис, шестилитровый итальянский ДЛФ, японский «Тип100», английские «Лоуренс» «Винсент», американский «М2-2» и мощный Бойд А193, русские Рокс1,2,3, русско-китайский легкий ЛПО-50. Махер попытался сдвинуть и направить на Полковника английский супертяж «Крепостной Ливенс». Но Ливенс даже не сдвинулся с места. «Да, были когда-то герои, которые двигали горы», – подумал Махер. Он повел головой и остановился на изящном легком французском ранцевом «№ 1 бис». Череп неторопливо накачал компрессором 50 атмосфер воздуха в баллон огнемета.

Дукс зажмурился от страха. Где-то в памяти у Полковника всплыли военные знания, которые он получил на первом курсе: вес огнемета 23 кг, дальность струи – 20-40 шагов, смесь каменноугольной смолы с бензолом.

 «Может быть еще и не сработает», – вообразил Дукс.

Но со страшным шипением с черными клубами пыхнула пробная струя. Побрызгав вверху огнем, Майкл пошел прямо на жертву. Выставив вперед длинную трубу с соплом, чем-то похожую на голову кобры с двумя зрачками смерти, огнемет изрыгнул ярко-огненную струю красного пламени, уходящую в угольно-бензиновое облако дыма.

Запахло жареным. Махер с удовлетворением пошел на звук, продолжая размахивать горящим огненным мечом-кладенцом.

– Ты где? – громогласно выкрикивал он в беспросветном тумане, играя в жмурки. Как только он слышал неистовые верещания Дукса, то победоносно выдыхал «лол!».

Неожиданно в тумане Майкл больно наткнулся на роскошный стол с изысканными блюдами. Это был его собственный обед! И под столом нагло шарила обоженная замасленная рука Полковника, которая хваталась за жаренные вкусные куриные крылышки. Махер медленно отдернул скатерть и увидел, как, давясь, этот жучок рвал мясо зубами и проглатывал запеченную картошку в масле. Это было чересчур! Череп в ярости опрокинул стол со всем содержимом, пытаясь испепелить все живое вокруг. Однако краем уха он услышал посторонние звуки. Вместе с летящими тарелками, вазами, стаканами, ложками, винегретом, грушами и виноградом вписалась бешеная яростная канонада пуль, разбивая вдребезги обеденный стол. В полном шоке, продолжая инстинктивно создавать плотную дымовую завесу, Махер нажал на спасительную кнопку своего браслета. Прямо под столом открылся спасительный люк, куда он и прыгнул. Туда же юркнул и Полковник. Пока крышка люка захлопывалась, в отверстие попало с десяток разнокалиберных пуль и одна граната, которая, к счастью, не взорвалась.

– Это кто были в масках? – в шоке спросил Махер.

– Коты в пальто! – ответил Полковник.

Майкл было попытался оторваться от Дукса, который вызывал у него отвращение. Однако своей железной солдатской лапой Полковник схватил императора за френч.

– А я? – тихо спросил Полковник.

Различные виды формы лица Махера, которые любовно Создатель готовил от рождения до смерти, открылись ему за несколько секунд, как в фантастическом театре. Там была и злоба, и мальчишеская обида, глубокая досада, и лютая ненависть и надежда оторваться. Однако, как опытный руководитель, Череп натянул на себя обычную непроницаемую каменную маску с не очень приятной фальшивой улыбкой. Эдакая многообразная гамма звериноподобного кентавра.

Полковник неторопливо вытащил из челюсти тонкую маленькую пластинку. Это был секретный твердый сплав, который был тверже алмаза.

– Ну, помоги.

Полчаса оба, тяжело дыша, царапали бриллиантом по наручникам. Скрипы по металлу совпадали с мощными ударами отбойных молотков по люку, звуками работы могучей дрели, выстрелами.

– Отпусти меня, – поговаривал Махер, –  ты ведь все равно труп. Чмо подзаборное! У тебя же нет фантазии! Дай я исполню новую потрясающую музыку, которую человечество еще не слышало.

– Знаешь, я ведь тебя понимаю. Может быть, я единственный такой же, как ты. Я часть тебя.

– Ну? Ты ведь сам в себе разделен. Почему же твоя часть решила, что ты прав, и ты закрываешь новый порядок мира с самого рождения. Отпусти меня, молю всеми богами. Не убивай!

Но Полковник молчал.

Удивительно, что твердый сплав действительно сделал свое дело. И вовремя! Там, где они только находились, произошел мощный огненный взрыв. Оглушенные, они бежали по коридорам и залам империи Махера.

Они видели солдат различных мастей из разных стран. Одновременно отовсюду, казалось из самих стен, вылазили боевики Махера. Обе стороны объединяло пьянящее желание убивать. Убивать, убивать все живое. Неописуемая сеча подготовленных элитных бойцов высшего мирового класса была в самом разгаре. Это был ад. С улыбкой на устах смерть торжествовала с треском пуль, взрывами мин, криками умирающих, запахами химических ядовитых ОВ и гибельными единоборствами.

Оба залегли на пол, спрятавшись за какую-то полуразрушенную стену, переведя дух. Дукс увидел, что Череп пристально непрерывно смотрит на него с торжественной ухмылкой. В долю секунды Полковник осознал, что в его измученное тело впились десятки маленьких капсул из браслета, который превратился в этот момент в что-то, похожее на миниатюрный кольт.

– Ты был очень хороший солдатом, – сказал Майкл.

– Что это?

– Это передозировка бессмертия. Честно говоря, я постарался. Ты гарантировано умрешь десять раз. Прощай!

– Спасибо, – тихо сказал тот.

Нажав на код очередного секретного лаза, количество которых, видимо, у Черепа было немерено, он прыгнул в спасительную тишину. Махер летел по синим гладким тоннелям. Он заметил, что Полковник по инерции тоже плюхнулся туда же. Как Череп и рассчитывал, противник будет идти всё медленнее и медленнее, а через пятнадцать минут части его организма войдут в конфронтацию друг с другом и он мучительно развалится по частям.

*

Сердце Майкла ликовало. Мир падет к его ногам. Первый император Земли сумеет создать равновесный справедливый мир, который прежде был неожиданно жестоко разорван. Он изведет туманных заговорщиков, известных в истории.    

Он взялся за огромную великую работу, которую никто никогда не делал. У великих основателей была ахиллесова пята. Это было само время. Они умирали в самом начале своих великих дел.

И лишь бессмертный Махер достроит величайшую светлую цивилизацию. И когда доведет эту постройку до совершенства, он добровольно уйдет, как уходили первые библейские праотцы. Махер увидит новые поколения и число их будет велико. Он будет добрым и справедливым отцом земли, наместником неба, хозяином жизни, смерти и короткого человеческого счастья.

Для себя он построит особый институт здоровья Махера со всеми невиданными достижениями. Периодически он будет посещать свой профилакторий, который будет таким же прекрасным, как Эдем. В его институте будут созданы эликсиры для ранней диагностики депрессии, страха, одиночества, разрушения личности, которыми страдала плеяда великих.

Майкл будет всегда полным сил и пышущим здоровьем до конца своего добровольного последнего дня. Он не будет клонировать самого себя и создавать собственный народ, как делал Чингисхан, имея шестьсот сыновей. Ибо это тщета. Вместо этого, Махер будет первым, который обуздает само время, как горячего неуправляемого дикого скакуна. И он сам будет решать, когда ему быть или не быть.

Он не будет передергивать желаемое, пытаться создавать наследие для своих потомков, и потом с трудом пытаться идентифицировать самого себя. Он не будет с грустью и отчаянием видеть, что его великое дело уже при жизни будет растаскиваться, мировоззренческое духовное совмещение неуклонно падать и, в конце концов, пресекаться в пучине времени.

Вот дом твой, новый, прекрасный, могучий, полный жизни и достатка, уже пошёл растрескиваться первыми невидимыми трещинами. Многочисленными паутинами покрывается облицовка фасада, теряются нити начал, окукливается когда-то веселая душа дома. И он опустеет, как брошенный старинный театр марионеток, а потом вовсе развалится, пойдя под снос. Такова великая непостижимая суть времени.

Поэтому Череп не собирается строить великую династию. Он оставит самого себя. Научным способом он разложит по элементам и синтезирует великую сущность любви. Пусть Махер останется лучше одиноким, подобно завоевателю Чаки. И если любовь существует, то она будет единственная и настоящая.

Майкл ускорил бег. Прекрасное далекое видение стало исчезать. Вместо этого рельефным крупным планом приблизилась жестокая действительность, вывернутая наизнанку, обложенная плотными слоями замирающей надежды и неуклюжей верой в полет.

Немыслимая битва народов против Махера началась. На одной стороне –  гений Махера, на другой – семь миллиардов свободных людей. Ставка – корона мира.

Его огромная невидимая армия верных укушенных рабов при необходимости пополнялась новыми рекрутами. Им противостояли миллиарды жителей земного шара, желающие свободы.

Ведь свобода – это не только доска и парус.

*

Реальность всегда конкретна. Для того, чтобы стать хозяином Земли, ему надо было подавить сопротивление двухсот пятидесяти конкурентов, правителей государств, малых и больших, любым способом истребить неприятеля, радикальными способами отбить у них всякое желание расшатывать его трон. Пусть вновь планета умоется кровью и Грим Рипер наестся досыта обильными жертвоприношениями. И пока мрачный жнец утоляет вселенский голод, он, Череп, будет первым, которому удастся обуздать смерть. У трона Махера будет терпеливо ждать по его указке сонм человеческих страстей, и сама смерть, своевольная, будет прислуживать у стола нетленных. Он, единственный и младший, допущенный за портьеру пира бессмертных.

Он был спокойным. Через несколько минут Махер полностью исчезнет с любых радаров. Неприятели будут искать его ложные резиденции, где они будут находить лишь смерть. Через несколько месяцев Череп примет новый порядок мира, теперь вечный и единственный на Земле.

Махер повернул платиновый браслет, набрал длинный код, гранитная стена бесшумно разверзлась черным зовом пещеры. Он шагнул в безмолвие. В течение пятнадцати лет тысячи рабочих создавали этот шедевр в глубине земли. Все потом стали бойцами Махера. У них была полностью вытравлена и разрушена память. Эти солдаты могли делать лишь совсем простые вещи. Они были пушечным мясом.

*

Пройдя по длинным коридорам, освещая путь китайским фонариком, Майкл вошел в свою рубку. Нащупав выключатель, он включил свет и оглядел свое убежище. Многочисленными фолиантами блестела огромная библиотека Махера, которую тот любовно собирал всю свою жизнь. Наконец-то Майкл сумеет охватить разрозненные человеческие знания, которые как будто нарочно, словно ножницами, кем-то вырезаны для того чтобы совсем запутать человека. В центре висел его любимый виртуальный огромный шар Земли, поблескивая искрами войны, которую он развязал для того чтобы победить. Сердцем его молчаливого штаба была новейшая электронная техника, которой бы мог позавидовать сам Пентагон. Информация собиралась пассивными многообразными датчиками, которые чрезвычайно сложно было обнаружить. Если же ему было необходимо выйти в эфир, то это сопровождалось такими помехами, что они были сравнимы с молниями Зевса.

По жилищу Махера передвигались роботы, в основном японские, которых он собирал повсюду. Они круглосуточно чистили, убирали, варили кофе, готовили еду для Майкла, кормили его собак и кошек, поливали растения, ремонтировали неисправности и наводили блеск. Огромной его гордостью был особенный зал релакса. Там были собраны все современные достижения фитнеса.

За свои неполные пятьдесят лет Махеру не пришлось испытать истинную любовь. Над несчастным никогда не пролетал ангел, соединяющий сердца. Он не испытал, как теряется начало одного, продолжаясь в другом. Не видел улыбку сына Сущего, прощающего тех, кто попал в капли любви, растворился единым непостижимым небесным облаком.

Майкл не подпускал женщин близко к себе, имея к этому определенные причины. Хаос его бизнеса, одиночество, невероятные планы терпеливо ожидали соответствующее безукоризненное ожерелье, женщину мечты, его продолжение, двойника небесного мужа Геи. Он искал женщину на земле, в эфире и в облаке интернета. Но ни разу в жизни у него не засверкали глаза от тайного счастья, неведомого наслаждения, которое редко испытывают простые смертные. Подозревая, что это всё-таки бывает, он вознамерился решить эту проблему научным способом.

Вечно молодой император, который будет владеть земным шаром в течении тридцати пяти тысяч пятисот двадцати пяти дней, должен был стать частью вечного мирового часового механизма, дерзнуть быть наместником, проводником между небожителями и смертными. В мировой революции Махер будет первоначалом и единым повелителем нового порядка в мире. Пройдет несколько жестоких лет, а потом наступит спокойствие и благополучие на земном шаре.

И тогда в спокойные мирные годы Майкл обшарит весь мир в поисках будущей императрицы, высчитает горение двух существ. И, если на этой земле не найдется той единственной, то он спустится в свой собственный аид, к своему двойнику, придуманному призраку.

Пока же он будет довольствоваться своим гаремом, где его ждали тысячи красавиц, получающих вторую жизнь на мгновение, такое яркое, как вспышка страсти.

*

Махер включил свой виртуальный шар, который он любовно называл «мом», и уставился на планету. Синим, ярко-фиолетовым, с белыми молниями шевелились деньги Черепа. Пока это были всего лишь маленькие синеватые прожилки на фоне золотистого мира денег мира.

Самым большим, напитанным глубоким цветом, лоснился золотой телец северной восточной Америки. Чуть поменьше сверкала старушка-Европа с короной Великобритании во главе. На востоке изгибами ярких хвостов играли юго-восточные драконы. Отчетливо угадывалось большое жирное брюшко Китая. Недалеко блестел фантастический замах японской катаны.

Однако золото мира уже было основательно обложено солдатами Махера, одетых в коричнево-серо-зеленое хаки.

В онлайне было видно, как молниеносно гасились золотистые фондовые биржи, банки и хранилища денег и золота, как шла битва цвета хаки и как упорные противники сдавались.

И наконец, зажигались его собственные новые ослепительные голубые звезды!

Махер улыбался, и никак не мог унять дрожь в ладонях. Он это сделал! Он включил орган и задумчиво наиграл несколько рассеянных музыкальных па. Налил себе терпкого вина, Шато Шеваль Бланк 1947 года за 300000 долларов за бутылку, наслаждаясь букетом вкуса. 

*

Вдруг Майкл почувствовал, что кто-то, обдав холодком, смотрит ему в затылок. Пригубив Шато, он медленно повернулся и оглядел плохо освещенный угол большого зала. Выключив на время все звуки, он замер, вслушиваясь в пронзительную тишину. Его большое лицо покрылось каплями пота. На мгновение он успокоился. Вытащив огромный кольт, он заглядывал в темные углы огромной резиденции. Череп никак не мог отвязаться от мысли, что кто-то прячется совсем рядом. Он откидывал покрывала, открывал двери, заглядывал под столы, за занавески, залазил в шкафы, открывал ящики и сундуки, будто играя в детские жмурки. Сердце его стучало, как в те его пятнадцать лет в дождливую холодную ночь на углу в Бронксе.

Махер медленно направил кольт вверх и поднял глаза. Он предчувствовал то, что он увидит. Зажмурившись, он начал стрелять. Дрожащими руками он менял обоймы. Сухой треск одиночных выстрелов сменялись короткими автоматическими очередями.

*

Впервые со времен своей юности Майкл плакал навзрыд. Он понимал, что его великая миссия, его невероятная огромная работа растворяется, подобно утреннему туману. Опустив кольт, он встал на колени. Нечто разноцветное струящееся полупрозрачное зависло над ним на высоте трех метров. Махер поднял сокрушенно руки, затем склонился и прикоснулся к ступням, которых как бы и не было. Сжав с силой своё лицо, он поднял глаза. Он отбросил пистолет. Тот с грохотом нелепо упал на силиконовый тёплый пол. Череп не мог понять, кто перед ним. Ему казалось, что это частично преображенный Полковник. Или древний волхв? А, может быть, его отец, которого он так и не увидел? Или же окровавленный Бэрик, падающий на мокрый асфальт. 

Нечто было и отдаленно, и близко, и чуть выше. По телу прошло неизъяснимое тепло, которого Махер никогда не ощущал. Возможно, это было небесное милосердие? А может, статься, сама любовь, в купели которой Майкл никогда не окунался?

«Тебе, избранному, дано добраться до другого берега. Но тебе надо удалиться от пучины времени, дабы не утонуть в стремнине. В котле Хроноса оставь лишь незапятнанное милосердие».     

Махер упал на колени. То, что он почувствовал, было однозначно необратимо для него.

Ангел уходил всё дальше и дальше, а потом исчез.

Отупевший, с блуждающей улыбкой, покачиваясь, Майкл шел к выходу. Невероятная легкость и ликование переполняли его душу. Он впервые был свободен, разрывая бесконечные путы на самом себе. Шестеренки мира, придуманные им самим, остановились. 

Подумав немного, Махер снял браслет со своим бессмертием, вышвырнув его навсегда. Браслет еще долго крутился по гладкому полу.

Неподалеку лежало бездыханное тело Полковника. Майкл взвалил Дукса на спину и пошел наверх.

К свету, дыханию, траве, к рождению.

*

Летом 2018 года закончилась война бессмертных, как ее называли. Отдельные очаги конфликтов вспыхивали, вызывая разрушение и хаос, в отдельных регионах земного шара. Впервые война задела все страны и народы мира. Общие потери убитыми составили сотни миллионов человек. Во время конфликтов 2016-2017 года цивилизация не избежала нескольких ядерных взрывов, оставивших после себя безжизненные зараженные пустоши.

Здание ООН стало полем непрерывной битвы человеческих страстей и отчаянной стрельбы. В конце концов, одичавшие бывшие махерцы Гарлема растащили здание ООН по кирпичикам.

В августе 2018 в Гренландии был открыт новый огромный всемирный комплекс небоскребов на основе концепций ООН, ЮНЕСКО и неправительственных организаций. Новое название, Ти Си Эй Си Ти, «древо существ и угрозы цивилизации», стало надеждой человечества. Новейшее образование приступило к сложнейшему решению, подобному биллю по правам человека. Обычным людям современные жрецы приоткрыли завесу знаний иерархий существ, малых и больших.

К сожалению, сонм заблуждений  никак не могли изменить природу людей. Напыщенность, драки, ненависть, шепот пересудов, упорная невменяемость, лютая ненависть, зависть, подлые удары в сумерках оставляли социальные группы в циничных узких границах, иногда разрывая тонкий общий покров человечества. Но шаг за шагом в школах появлялись новые дисциплины, сокращающие закрытую информацию и несущие с собой заведомую ложь.

В новом Готхобе в Гренландии были сформулированы: «Билль о свободе информации», «Право на знание об иных существах и других цивилизациях» и «Запрещение истребления существ». В основу ТСЭСТ была положена концепция сохранения разнообразия существ и поиска равновесия.

Наконец-то впервые была объявлена официальная доктрина, что вооруженные конфликты являются прямым нарушением прав человека. Официальная или неофициальная война – как варварство и невероятная дикость – с этого момента стала классифицироваться как преступление и была полностью запрещена. Началось размывание границ между странами.

В ТСЭСТе была создана надправительственная организация с целью разрешения силовых противостояний. Запрещение войны и закапывание топора было, конечно, наивной мечтой большинства человечества. Как всегда, коллизии потрясали земной шар. Но над вооруженными конфликтами воцарился миротворческий мощный корпус быстрого реагирования, который не только не давал разжечь костер большой войны, но и быстро отправлял зарвавшихся царьков и свиту во всемирную полицию, а потом на скамью подсудимых. Особым тяжким преступлением суд в Готхобе признавал договорные войны.

*

После уроков войны 2015-2018 была принята декларация: «Равное и обязательное право на лечение для любого жителя Земли». В этих страницах, наряду с клятвой Гиппократа, были: запрещение всякому государству военных и биологических секретных разработок, полное обязательное проведение научных исследований и борьба с коррупцией. Там было написано, что никакой человек или социальная группа не имеет права на дополнительные привилегии на лечение, лекарства и на особое право на долголетие.

Эпилог

Ранним июньским утром 2019 года в предгорьях Алтая собралась толпа деревенских зевак. Еще вчера на Каменной горе устанавливался огромный разноцветный воздушный шар. Несколько рабочих целый день собирали невиданное чудо. Говорили, что монгольфьер привезли из самой Японии.

Всем было интересно, кто появится в гондоле. Дом на Каменной горе появился неожиданно, будто бы из воздуха. На вершине ранее никто никогда не жил. Недобрые длинные языки перешептывались: «Дело ясное, видать начальству немало денежек отвалили!»

Дом был похож на средневековый маленький замок с башенками из серого камня. Сказывали, будто бы терем строили мифические сыновья. Кто-то вместе с ними клал фундамент. Но потом сыновья исчезли. Ходили слухи, что они из города или даже из-за границы, из больших домов. 

Обитателей замка никто толком не видел. По ночам светились окна и иногда появлялись темные тени. Вездесущие мальчишки наблюдали сухопарого поседевшего отставника. Однажды они видели на огромном камне его и какого-то лысого огромного черепа с мохнатыми бровями с черными глазами. Они молча сидели на холме, жарили на костре лепешки и рассматривали божественные бесконечные линии гор, сверкающие редкими солнечными зайчиками. Да и еще будто бы откуда-то приходила темноглазая красавица с очаровательными малышами.

Пацаны баили, что как-то приезжали из края очень серьезные люди. Выставляли пост. Там даже видели снайперов. Но обитатели как будто провалились под землю. Через несколько дней те уехали. Мальчишкам дали номер телефона, чтобы те, если что, звонили. А местные полицейские загадочно не замечали постройку, как будто бы они ослепли.

Поэтому собралась изрядная толпа, наверно, половина деревни и многие из района.

*

Всю ночь Полковник приводил в порядок бумаги. Оставалось дописать заключительные строчки рукописи. Объемный архив и измятые черновики улетали в тлеющие угли камина, изгибались и рассыпались в прах.

Герхарду Бреннеру удалось перейти рубеж и войти в первую тысячу миллиардеров по версии форбс. Говорили, что он, в конце концов, женился на Оливии, принцессе из Белореченска. Дурмуса Экидже, Турка, посмертно наградили железным крестом «Почетный крест бундесвера» и его прах развеяли в Пуллахе под Мюнхеном в пятнадцатом году. Ари Пик, Хася-мясник, пошел на повышение и перебрался в Тель-Авив.

Известия о Гельмуте фон Ноймане в последние годы были чрезвычайно скудны. Никто даже не знал, где он работает, в Штатах, в Германии или в Польше.

Василия Ивановича с почетом отправили на пенсию.

Лейтенанта Фунг Сиу повысили до майора, он женился и стал отцом трех детей.

А Рона дождался своего первого правнука и развел новых огромных индюков. 

Конференция «Бесконечное Здоровье» постепенно развилась в нечто большее и превратилась в крупное мировое шоу. Дважды в году можно было увидеть замечательных ученых всех вместе: и Арнольда Ланго, и доктора Луи Броуэр, и доктора Гарри Посман и профессора Фукуяма, и доктора Обри ди Грей и даже магистра Кевина Эдварс.

Семья Элштейнов, Томас и Мари-Тереза, стали со-организаторами выставки и почетными членами жюри. Они перебрались из Америки в Англию, получили известность и жили где-то между Манчестером и Ливерпулем.

Дукс замер в оцепенении, держа в руках черновики. Там были их номера телефонов. Но Полковник знал, что они еще встретятся, цифры окажутся лишними, и ради этого можно было жить и ждать.

Гавин возглавил поиски Махера и русского после взрыва танкера «УД МИГОНЕТЛ». Поиски не увенчивались успехом. Зато Гавин в 2018 получил из рук самого Президента Медаль Почёта, высшую награду США, и продолжал строить фантастическую карьеру.

Фамилия Густав Йост фон Розенберг и Витольд Эльпидифорович Розенберг, как и история с посещением НЛО в 2015, стала очередным мифом, как некогда было в 1947 году.

Полковник ворошил в камине плотные архивы, и они в мгновенье ока вспыхивали яркими языками пламени. Будто бы рядом с ним у камина глядел в огонь Тень. Ему оставалось томиться в тюрьме еще лет десять по сроку. Он снова мысленно вернулся в свое детство, вспоминая поговорку «где родился, там и пригодился». Тень писал объемный труд, который был размером толще, чем «Капитал» Карла Маркса. Работа называлась, кажется, «Драма На Солнце», с неожиданными овоидами в стихах. Черновики мулек отправлялись через кельдым в надежное место.

Дукс мысленно послал ему маляву и улыбнулся.

*

Затянувшаяся игра в надзирателя и каторжанина заканчивалась с нулевым результатом. Начальники владели в районе всем. Люди без паспортов прятались на заимках, в тайге в подземельях и на блатхазах. Если «дикий волчара» не лез на рожон и не высовывался, его не трогали. Пока.

Полковник вспомнил одну из историй из его сибирского детства. Один из его прадедов, Петр, во время конфискации и арестов не стал мешкать, запряг лошадь, посадил жену и малолетнюю дочь и под покровом ночи уехал в тайгу. Годы проходили на лесоповале, на лесопилке и на сплаве. У дочки рождались сыновья. Потом он решил легализоваться. Нагло построил огромный пятистенок рядом с городом, а внуков отправил в школу учиться.

Однажды мальчуганы ахнули, увидев нечто неслыханное. В округе стояли десятки самых крутых машин. Пацаны набрались смелости и пробрались в хату. У них точно голову снесло. Большая светлица была уставлена столами с невиданными яствами. Петр обнимался с каким-то военным и произносил длинный тост за дружбу. Начальство громко кричало и чокалось. Водка лилась рекой. Дым от папирос и махорки стоял коромыслом. К ночи гулянка нестройно пела «Шумел камыш», некоторые работники уже валялись под столом, а охрана палила по бутылкам и по потолку. Мальчишки-жиганы отведали московскую колбасу и впервые попробовали посольскую водку. Утром краевое начальство исчезло, как сон, оставив после себя полный разгром. Человек в погонах прилепился к Петру, как банный лист. Петр не стал спорить с судьбой. Семья исчезла под покровом ночи и двинулась на Сахалин, потом в Среднюю Азию и на Урал. Петр стоил собственными руками дома и оставил их с десяток.

*

История повторилась через сто лет. Начальство нагрянуло в замок неожиданно в сумерках. Гулянка шла всю ночь. Махер и Полковник вместе с чиновниками из центра чокались и пили водку. За пьющей братией насмешливо наблюдала черноокая красавица, прикрывая ладонями глаза малышей.

*

Полковник смотрел в бездонное высокое небо, на чистейшие белые пушистые облака, которые медленно плыли на юг. С детства он верил, что на облаках живут боги. 

Клин красавки торжественно плыл по небу и курлыкал, направляясь к озеру. На огромной высоте летали черные стрижи. С невероятной скоростью кинулся на землю охотник-сапсан. День набирал жару. Жужжали пчелы, стрекотали кузнечики, разноцветные жуки и бабочки старались успеть к божественному пиру. Невидимыми низкими полными басами загудел орган симфонии жизни.

Толпа встретила Полковника восторженными аплодисментами. Многие из них были представителями его генеалогического древа. Дукс всматривался в народ. Ему казались, что этих людей он уже где-то видел, и в Сосновке, и в Карасуке, и в Катунском. Они проходили поколениями, большинство из них пыталось оставить лишь тщетную материальную память на камнях.

На огромном сером валуне неподвижно сидел Махер и не улыбался.

Красавица сдержанно посмотрела на него долгим взглядом и надменно улыбнулась ему.

*

Разноцветный шар медленно поднялся в воздух. Огромное поле подсолнухов приветствовали его бесчисленным числом своих солнечных дисков. Слепой дождь намочил пыльную дорогу на Колово. Белой безбрежной фатой цвела гречиха. Огромный каменный грозный исполин установил границу между равниной и горами. За первым аккордом спряталась теплая зеленая долина с округлыми зелеными холмами, на которых были разбросаны там и сям стада овечек и табуны лошадей. Кое-где блестели круглые живительные озера, заросшие ковылем.

Но уже потянуло холодом и запахло тайгой. Яростные потоки горных рек пытались унести с собой огромные валуны гранита. Кедр поднимался все выше и выше и кое-где уже блестели белые шапки снега. Неожиданно появлялись плато, похожие на огромные космодромы.

Цвета гор, и серых, и коричневых, и аквамариновых, и фиолетовых, и рыжих чередовались, отражая чьи-то мгновенные настроения.

Открылись причудливые возвышенности, первые красно-рыжие стражники, предвестники величайшей пустыни Гоби. Ещё выше поднялось высокогорное плато и раскинулось жестокой холодной безжизненной степью, без дождей, с лютыми ледяными ураганами. Лишь верблюды шли цепочкой куда-то, да изредка на холмах появлялись грустные маленькие городки мусульманских кладбищ.

Селения были без крыш, потому что опирались непосредственно на Млечный Путь.  

Однако это было лишь затишьем перед невиданной бурей. Ветер усиливался, и полифония мелодий стала превращаться в громкий нестерпимый звон. В воздухоплавателя неминуемо стремительно врезалась гряда лютых темно-фиолетовых высочайших гор с языками белков.

И хребет Белухи разделил мир на день и ночь.

На востоке уже в небе открылась ночь с неисчислимыми многомерными ступенями фантастической лестницы звездного неба.

А на западе, где сходится граница трёх великих стран, пограничники внимательно рассматривали сумасшедшее сверкающее НЛО. Солдат передёрнул затвор и прицелился. Офицер поднёс к глазам бинокль. На долю секунды он увидел очень близко ошалевший взор безумца. Он держал в руках первые рукописные листы новой книги. На обложке было написано: «Трилогия. СИБИРЬ».  

Лейтенант отвел оружие.

– Не убивай.